В Киевском молодом театре сыграли премьеру черной комедии "Четвертая сестра" по пьесе польского драматурга Януша Гловацкого. Прошагав по Москве через сто лет после чеховских "Трех сестер", создатель грустного фарса так и не придумал, как переделать мир. Украинские актеры предложили свой вариант - превратить мир в ситком.
"Четвертую сестру" в Киевском молодом театре задумали как часть дилогии о посткоммунистической Москве. В прошлом сезоне тему открыл Юрий Андрухович - его "Московиада" на правах главного репертуарного козыря даже несколько потеснила "Гамлета". На этот раз привлекли тяжелую артиллерию - рассказывать, как загнивает российская столица, решили вместе с мировой знаменитостью драматургом Янушем Гловацким. Компот в результате получился довольно любопытный: страстная, до бешенства, любовь автора пьесы к миру плюс профессиональная, отрежиссированная до нюансов, ненависть театра к России, без которой не было бы репертуара и репутации Молодого. Как психологический эксперимент вышло даже поучительно, как театральный опыт - неубедительно, а местами просто мерзко.
Хотя отвращение - как раз та реакция, на которую драматург и рассчитывал. Нужно, конечно, очень любить мир, чтобы говорить о нем с таким надрывом: в любой из пьес Януш Гловацкий буквально хлещет зрителей по лицу, пеняя им на зло и несовершенство так прекрасно задуманной жизни. "Четвертая сестра" в этом смысле не исключение. Сюжетная ситуация в пьесе подразумевает отсылку к чеховским "Трем сестрам", но это "Три сестры", живущие в мире "На дне". Дело не только в извращенном быте (декорируя сцену холодильниками "Днепр" образца 1970-х годов и продавленными жестяными ведрами, художник Владимир Карашевский пошел все-таки не за фарсовой традицией вещей-уродов, а за добротной реалистической ночлежкой в духе "Небес обетованных" Эльдара Рязанова). Примитивны вопросы, которые новые сестры и их отец-генерал задают друг другу: "как жить" сплющилось до элементарного "где взять деньги", а "ты меня уважаешь" превратилось в роковую проблему для русской души. Предельно упростилась палитра внутренних состояний - модная мировая депрессия вместо чеховской невыразимой тоски. Хуже всего с мечтами и с географией: чеховские сестры всю жизнь из провинции стремились в Москву, сестры Януша Гловацкого из Москвы пытаются перебраться в Америку, но к финалу разочаровываются и в ней. Для героев на свете не осталось места, для литературы - других жанров, кроме черной комедии, мир прохудился до фарса, и это еще самый щадящий диагноз, который ему может поставить драматург.
Тремя сестрами и их мечтами куда-нибудь переехать связь с Чеховым, собственно, исчерпывается. Януш Гловацкий работает в традиции площадного театра - откровенно играет с самыми брутальными проявлениями телесной жизни (испражнение, обжорство, оживление трупов, переодевание мужчин в женщин, драки, падения, роды). Те же кульбиты совершают у него любые стереотипы - вывернут наизнанку весь миф о русской душе с водкой, Достоевским, Чечней, богоискательством и врожденной сентиментальностью. Досталось кое-что и от поляков - антисемитизм, например, который тоже вписан в комплекс русского (самые проницательные из польских критиков давно твердят, что Нью-Йорк или Москва для Гловацкого только маски, чтобы рассказать о Польше). В драматургическом отношении все сбито невероятно крепко: пьеса держится на доведении любой ситуации до абсурда и постоянном уклонении от зрительских ожиданий (если совсем по-чеховски, стреляют здесь те ружья, которые не развешаны, а те, что висят, оказываются переплавленными сковородками). Все написано настолько грубыми мазками, что не возмутить эстетическое чувство не может, а автору, разумеется, только это и было нужно. Любой ценой вывести зрителя из равновесия - пусть смеется до колик или отплевывается, а там, глядишь, и затоскует по чеховской гармонии и бросится переделывать мир.
Никаких особых открытий режиссер спектакля Станислав Моисеев не делает - текст Януша Гловацкого настолько выразителен сам по себе, что актерам достаточно просто произносить его со сцены, чтобы произвести нужный эффект. Самым трудным оказалось выдержать спектакль в одном тоне: психологическая школа подсказывает актерам одну манеру игры, фарс диктует свои условия. В итоге получается что-то вроде телевизионного ситкома (места, где нужно смеяться, зависят от степени нелюбви зала к Москве и варьируются с учетом аудитории). Пока расстановка сил на сцене выглядит как противоборство неистовой Риммы Зюбиной (единственная, кто лепит из своего персонажа карикатуру) и всех прочих, втайне мечтающих сыграть Гловацкого как Квитку-Основьяненко. И как раз потому, что Римма Зюбина играет талантливее всех, ее игра оставляет особо тягостное впечатление. После которого очень хочется переделать мир или как минимум съездить в Москву.
