Мы жили бы в одном квартале —
Я — феодал, вы — феодал…
Звоните — я бы принимал.
По вторникам. В парадной зале.
А через Богом данный срок
Детей рожали бы графини,
А граф — он пекся бы о сыне…
I.
Город… И кто только не жалуется на город… И кто только его не бичует, не обличает, не поносит?.. Начиная с Федора Достоевского и Максима Горького и кончая Александром Прохановым, транснациональной панк-горожанкой Лидией Ланч и прочими.
Их город — это смрадное средоточие грязи, зла, нездоровья, криминала, порока, алчности, идиотизма, жестокости, смерти… А я смотрю на город — хоть даже на Нью-Йорк, хоть даже на Москву — и вижу: всё это выдумки. Точнее, так: если есть желание ощутить это зло и описать эту грязь, то, конечно, получится. А если хочешь увидеть другое — чудо архитектуры, улыбчивых прохожих и их милых друзей-собак, приветливых официантов кафе, солнце в окнах и птиц в ясной вышине, — то увидишь непременно.
Другое дело — мало кто станет спорить, что нынче город перестал быть тем, что был когда-то создан как особое пространство жизни, отдельное и от деревни, и от замка… Более быстрое, свободное, защищенное и просвещенное, программирующее citizens — граждан (ни больше ни меньше!) — на творчество, ученые занятия и духовное служение.
Теперь не так. Города возводят не вокруг святынь, но вокруг заводов. Творчество творят в особых кругах. В таких же кругах обретаются науки. Да и защиты, стен — ограды, породившей слово «город» , — тоже нет. Входи кто хочет…
Понятно, нравится это далеко не всем. И случается, иные дерзкие умы размышляют, а дерзкие уста — рассуждают о том, как было бы славно перепрограммировать город, ряд городов, страну так, как им видится в добрых мечтах…
II.
Однако… Перепрограммирование страны, скорее всего, невыполнимо, да и не нужно, считает Ефим Островский, инновационный инвестор, гуманитарный технолог и практикующий философ. Страна не просила, чтобы ее перепрограммировали. А кроме того, неясно, кто и опираясь на какие ресурсы будет этим заниматься.
— Но, — считает г-н Островский, — возможно другое, гораздо более сильное и масштабное действие: команда гуманитарных технологов, составленная из действительно звездных людей, складывает сообщество из 20—40 семей с бюджетом порядка 100 млн евро. И ставит задачу создать собственное жизненное пространство. То самое, где хотелось бы жить, творить, процветать.
Г-н Островский не отвергает мегаполис. Но видит недалеко от него город, куда более схожий с тем, каким он был изначально. Причем нужно не строить его в рамках нынешних инфраструктур, но создавать совершенно заново. Город-клуб для совместной комфортной жизни. Город — место общения. Город, составленный из поместий.
Он, конечно, не обойдется без школы или школ для детей своих жителей. Не обойдется он и без «посада-слободы» для тех, кто служит у его хозяев, обеспечивая надежность электросетей, отопления, сигнализации и охраны, уборку улиц, скверов и площадей. Подвоз товаров, торговлю в магазинах и ресторанах, систему развлечений — прудов с лодками, троп для конников, рыболовецких угодий… Да мало ли может там быть всего, что потребует надзора, ухода, наладки, управления? Ведь хозяева не простые — господа с фантазией, привычной к полету…
Скорее всего, считает г-н Островский, горожане захотят, чтобы у них был храм. Или разные храмы… Настоятели жили бы здесь же. При желании — покупая собственность, становясь citizens — гражданами. Не в смысле обладания правом избирать мэра и осуществлять свободу слова. А в том, в каком гражданин — это, строго говоря, прежде всего ответственный собственник, делящий ответственность за город с его совладельцами. Есть собственность? Делишь ответственность? Значит, имеешь права, которые конституциями не гарантируются, — права членов закрытого клуба. Например, перевести в город штаб-квартиру своего бизнеса. А если надо — и его сотрудников.
Ефим Островский считает, что один из стимулов для инвесторов такого проекта — это, не рассчитывая на финансовую сверхприбыль, создать сверхприбыль другого типа — максимально комфортную среду, в отличие от той, что окружает их квартиры и дома.
Пожалуй, мудрое вложение во время кризиса. Да и в любое время.
III.
Островский утверждает: сейчас большинство городов — это то, что некогда называли слободой, — пространства не столько жизни, сколько работы. Их подлинный центр — завод, порт, шахта. У них нет хозяев. Есть люди, занимающие господствующие позиции и приватизирующие прибыли от города. Но разве это ответственные господа, если они не приватизируют также и обременения? А город — это и обременение. Архитектура — обременение. Площадь — обременение. Богатый музей — обременение. Изящный парк — обременение. Затраты на них куда выше получаемых от них доходов… Но их и не будет без хозяина.
В «мировой деревне» менеджер — крестьянин, сидящий в небоскребе. Горожанин же — это тот, кто построил свой тип крепких стен, уверенно отделяющих его от сельского хаоса. Горожанин тот, кто берет на себя обременения, понимает, что такое городская среда и что такое порождающий образец для цивилизованной жизни.
Это проект не для всех. Но Островский знает: он привлечет тех, кому есть чем владеть, есть что передавать в наследство и наследовать.
IV.
Очевидно, такой город — я бы назвал его городом постиндустриальных мастеров — будет тесно связан с государством. Выгоден ему.
Взгляните: сегодня его разбросанные по миру потенциальные горожане-основатели — это же кочевники. Они снуют между пятизвездочными отелями и жилищами в Москве, Лондоне, Чикаго, Эмиратах, Праге… Своими талантами и ресурсами они питают энергию центробежных стремлений. Их ничто не держит. Они ни к чему не привязаны. А создай они город — и их энергетика изменится. Станет центростремительной! По воле генплана, жилого ландшафта, хозяйственной ситуации, собственной ответственности.
Это уже будут не обладатели быстроликвидных квартир-юрт, а оседлое общество совладельцев своего — дорогого, комфортного и безопасного — мира. 20—40 семей плюс малые акционеры. Город станет владением, которое можно передать детям и внукам. А сами они — частью корпорации владетельных семей, связанных с этой землей. Но чтобы орду кочевников, способных разрушать нации и государства, сгустить в партнерство, важно увидеть в них способность составить (то есть сделать крупные совместные ставки) новый культурный ландшафт российской территории. Увидеть людей, нашедших содержательное сродство и строящих большой инвестпроект — город оседлого племени.
Жизнь племен редко фиксировалась летописями. Она сохранялась в мифах. И думается, многое прояснится, если отнестись к заявленной г-ном Островским теме как к такому мифу, способному породить героев, способных во втором или третьем поколении создать свою историографию и, значит, историю. Тогда их можно будет описать. Скажем, как «племена, порожденные распадом советского народа и составившие народ новой России, принявший наследство предшествующих ему эпох».
Похоже, город видится г-ну Островскому как мощный программирующий объект.
Да. Этакий Янтарь-град, говорит он, этакий Amber*…
- Почему Янтарь-град? Почему Amber? Думается, ответ стоит искать в романе Роджера Желязны «Хроники Янтаря» (The Chronicles of Amber). Знатоки считают, что автор отнюдь не случайно назвал свой полюс порядка Amber — «Янтарь» (хотя эта неслучайность порой остается незамеченной переводчиками)…
