В Национальном театре русской драмы имени Леси Украинки сыграли премьеру спектакля "Дон Кихот. 1938 год". В пьесе Михаила Булгакова, написанной по мотивам романа Мигеля де Сервантеса, режиссер Михаил Резникович сделал упор на классическом конфликте мечты и реальности.
На огромной сцене Театра русской драмы - никаких примет родины главного героя "Дон Кихота. 1938 год", испанской Ламанчи. Декорация скрупулезно имитирует интерьер солидной квартиры сталинской эпохи: высокие потолки, бюро, большой круглый стол в центре гостиной, столик поменьше с телефоном и лампой под зеленым абажуром, кушетка с ламповым приемником в изголовье, откуда монотонный голос диктора зачитывает стенограмму очередного процесса против разоблаченных "врагов народа". Идея поместить персонажей Сервантеса в атмосферу Москвы 30-х годов, по слухам, принадлежала художнику спектакля Давиду Боровскому. Для выдающегося сценографа, который начинал свою триумфальную творческую карьеру именно в Киевской русской драме, работа над спектаклем "Дон Кихот. 1938 год", увы, стала последней в жизни. И, в каком-то смысле, итоговой: будучи в течение трех десятилетий главным художником московской "Таганки", он, как мало кто из его коллег, сумел почувствовать все достоинства и опасности донкихотства - беспримерную дерзость творческого мятежа и силу немилосердных ударов, которые отвешивает честному художнику власть.
По мысли авторов спектакля, художник, преданный добру и справедливости, непременно вынужден будет терпеть от власть имущих унижения и тумаки. Этот сюжет повторяется из века в век: не случайно рассказ о драматических приключениях Дон Кихота дополнен в спектакле перипетиями творческой судьбы Михаила Булгакова, инсценировавшего роман Сервантеса в 1938 году, и фрагментами биографии Мольера, воссозданными в булгаковской же "Кабале святош". Естественно, в таком ракурсе герой предстает стерильным рыцарем без страха и упрека. Таким, собственно, и изображает его в спектакле Юрий Гребельник. Его Булгаков, отождествляющий себя с Дон Кихотом, о котором сочиняет на наших глазах пьесу, постоянно примеряет на себя доспехи персонажа и бросается в бой с ветряными мельницами, оседлав стул, как легендарного Росинанта. Однако желание представить героя безукоризненно честным и храбрым оказывает постановщикам дурную услугу: персонаж лишается объема, превращаясь в патетического резонера, лишенного человеческих слабостей и ярких индивидуальных черт. Характер трагически распрямляется, как копье Дон Кихота, а реплики героя начинают гулко громыхать, как рыцарские латы.
Чрезмерная идеализация главного персонажа приводит в спектакле и к куда более печальным последствиям. Единственным его реальным противником на сцене, по сути, остается радиоприемник, который периодически изрыгает бодрые песни сталинской поры, письма советских служащих и пионеров, клеймящие врагов советской власти, а то и мудрые речи вождя народов, где даются актуальные рекомендации избирателям "систематически влиять на своих депутатов". Попав в пространство квартиры драматурга, герои романа Сервантеса становятся участниками не исторического, как предполагали постановщики, а домашнего авторского театра. В созданной художником среде 30-х годов они кажутся бутафорскими гостями и, не найдя с ней контакта, начинают жить бутафорскими же чувствами. Актеры Русской драмы достают со своих профессиональных антресолей привычные средства и маски, делая главной интонацией спектакля неимоверный пафос и постепенно топя историю о мечте и страдании в жеманной риторике и мелодраматическом позерстве.