Почему случился финансовый кризис? Что его подтолкнуло? Почему, хотя раздавались предупреждающие голоса, на них не обратили внимание? Эти вопросы тревожат не только обывателей и журналистов, но и ученых. Не случайно ключевые материалы последнего, декабрьского номера Scientific American за 2008 год так или иначе связаны с самой актуальной современной проблемой — мировым финансовым кризисом. Вполне предсказуемо — и экономика, и политика сказывается на науке самым прямым образом, а потому и научно-популярному изданию не избежать этих тем. Вопрос только в выборе ракурса освещения событий.

Майкл Шермер избирает нетривиальный подход к проблеме: «Уфологи видят лицо на Марсе. Верующие — Деву Марию на стене здания. Исследователи паранормального слышат голоса умерших в радиоэфире. Сторонники теорий заговора доказывают, что 9/11 — дело рук администрации Буша». Всё это Майкл называет труднопереводимым словом patternicity, давшим название и его статье, тут же объясняя: «Это склонность находить значимые закономерности в случайностях, где смысла нет вовсе».

Эту проблему Майкл изучает давно — в книге «How We Believe» («Как мы верим») он уже в основном изложил свои аргументы. Мозг человека, полагает Шермер, — машина прогнозов. Соединяя наблюдения воедино, мы ищем закономерности и на их основе предсказываем, что нам нужно сделать для выживания.

Это естественно. Homo sapiens — потомок того одноклеточного, которое лучше прочих предсказывало последствия. Только отличать ошибочные заключения от верных мы не умеем. Почему? Казалось бы, эта способность должна была принести значительные эволюционные преимущества. Шермер ссылается на статью биологов Кевина Фостера из Гарвардского университета и Ханны Кокко из Университета Хельсинки «The Evolution of Superstitious and Superstition-like Behaviour» («Эволюция суеверия и суеверного поведения») в журнале The Proceedings of the Royal Society B (№ 9, 2008). Они построили несколько эволюционных моделей и доказали, что для живых существ вера даже в ложную закономерность представляет собой более выигрышную стратегию, чем отказ от поиска закономерностей вообще. Например, если шорох в траве суслик примет за змею — это не так уж страшно. А вот если шуршание змеи он примет за ветер — это может стать последней в его жизни ошибкой. Проблема в том, что в ходе эволюции цена веры в ложные связи была невелика. А потому с точки зрения естественного отбора было выгоднее принимать на веру практически всё подряд.

Заключение может показаться неожиданным, но оно вполне оправданно даже с житейской точки зрения. Люди во все времена склонны верить во всё, что им рассказывают, — идея проверить гороскоп, прогноз погоды, пересчитать государственный бюджет или заинтересоваться подробностями дипломатии приходит в голову очень немногим. Пользу соглашательства и вред диссидентства, таким образом, теперь можно считать доказанными и с точки зрения биологии.

Используя математический аппарат оценки вероятности, исследователи заключили, что «неспособность индивидуума — человека ли, животного ли — эффективно отсеять случайности из всех окружающих его событий зачастую принуждает смешивать случайные и закономерные происшествия. С этой точки зрения причины так называемого суеверного поведения представляются ясными: выгоднее делать много ошибочных умозаключений, чем рисковать жизненно важными». Мы верим в глупости, заключает Шермер, потому что нам жизненно необходимо поверить в важные вещи.

Продолжая его мысль: мы верим в финансовую аналитику, потому что нам надо верить в экономику. А вот это как раз стоит делать с большой осторожностью, утверждает редакционная статья декабрьского номера Scientific American. Перечисляя шаги, которые привели экономику в ее нынешнее печальное положение, автор статьи обращает внимание на ту роль, которую сыграли в «подготовке» кризиса экономисты-математики. Именно они создали модели производных ценных бумаг (CDO и CDS) и разработали программы предсказания возможного риска.

На такой научной основе финансы были благополучно вложены в многоходовые методы страхования ипотечных кредитов и деривативы. А отсюда до сентября 2008 года оставался только один шаг. Как всегда, был и ученый, уверенный, что его коллеги ошибаются. Еще в 1999 году Бенуа Мандельброт, один из создателей теории фракталов, писал — на страницах всё того же Scientific American, — что в основе современного экономического моделирования лежат довольно шаткие допущения малой вероятности резких перемен рыночной ситуации, статистическая независимость изменения цен, малое влияние актуальных флуктуаций рынка.

А теперь погуглите «финансовый крах», «распространение», «2008» и сравните теорию с практикой. Деятели Уолл-стрит вели себя так, как будто они крепко держат штурвал самолета, летящего прямо на склон горы. Только потому, что на экране радара горы не видно. Если говорить без метафор — Уолл-стрит слепо доверилась оценкам риска в самый разгар пузыря ипотечного кредитования. Трейдеры делали неоправданно оптимистичные прогнозы, закладывали в модели соответствующие данные и получали ложно обнадеживающие результаты.

Конечно, не математики главные виновники произошедшего. Никто не снимает ответственности с контролирующих финансовый рынок государственных органов. Но теперь остается только надеяться, что уроки, хоть и болезненные, были получены, а идеи экономики поведения (она изучает иррационально принимаемые инвесторами решения), как и особенности функционирования рынка, активно использующего программы прогноза, будут учтены при создании новых прогностических методов.

Едва ли кто-то будет сомневаться, что модели динамического управления рисками сами по себе не работают. Человеческий фактор критически важен. Как и самолеты, финансовые модели нельзя отпускать в полет на автопилоте. Странно, что об этом не задумались раньше.

См. также о математике и уроках кризиса:

• «Гадалки от экономики»

• «Время извлечь уроки»