Филармонический фестиваль «Русская зима» на этой неделе обрушил на Москву снегопад первоклассных концертов. Кажется, такого пафоса и размаха «Русская зима» себе давно не позволяла. Начать с того, что программу фестиваля открыли два концерта Валерия Гергиева с солистами и оркестром Мариинки.

Однако последующие музыкальные приношения оказались ничуть не хуже. Оркестр Артуро Тосканини приезжает в Москву уже второй раз. Тем не менее легкая дебютная настороженность перед началом концертов воспитанников Лорина Маазеля в Зале Чайковского присутствовала: кто они? Откуда идут? Чего хотят? Как сыграют? Зачем им Мацуев?

А вот английский баритон Джеральд Финли приехал выступать к нам впервые. И тут же покорил рождественскую публику БЗК. Не разочаровал и оркестр филармонии во главе с Юрием Симоновым, чья интерпретация Седьмой симфонии Бетховена вошла в невольный резонанс и сравнение с исполнением той же самой симфонии Лорином Маазелем.

Немного волхвы

Дирижер Владимир Юровский вместе с Симфоническим оркестром Большого театра и его же хорами (смешанным и детским) выдали очень сбалансированную и изысканную программу, посвященную Рождеству.

Здесь звучало много незнакомой и «трудной» музыки ХХ века, которая, тем не менее, воспринималась без каких бы то ни было дополнительных усилий — при переполненном и очень внимательном зале. Вот ведь непредсказуемая участь посетителя классических концертов — идешь слушать Бриттена и Онеггера, а попадаешь в заповедный лес, полный сказок, чудес и наисладчайшего звучания. На один из лучших концертов сезона.

Но сначала Симфония-реквием Бриттена проезжает по тебе катком. Оркестр Большого звучит точно, четко, неразделимым целым. Наступает единым фронтом по всем фронтам. Разломы, трещины и зияния, важные для Бриттена, только если выглядят свежими и незаветренными, именно так и звучали — остро, сочно, как вот-вот, только что надломленные.

Далее, на контрасте, выводят редко выступающий (а зря) хор детей-колокольчиков, под арфу Марии Крушевской исполнивших тончайшую «Церемонию рождественских гимнов». Здесь, кажется, и начинается рождественский праздник, ощущение которого с каждым новым опусом будет только нарастать.

Фрагменты оперы Хумпердинка «Гензель и Гретель» и «Фантазии на рождественские гимны» Воан-Уильямса оказались примером мелодичного, съедобного модернизма, лишь слегка приправленного экспрессионистическими диссонансами.

В последних, после небольшого перерыва, выступил английский бас-баритон Джеральд Финли, первый раз появившийся в Москве. «Фантазии на рождественские гимны» начинаются с тягучего, проникновенного виолончельного соло Бориса Лифановского, плавно переходящего в звуки человеческого голоса.

Финли, которому досталось также несколько номеров в Рождественской кантате Онеггера, идеально совпадал с настроением вечера и звучанием оркестра и хоров. Умный, аккуратный голос, который хотелось бы назвать аутентичным — для той музыкальной традиции, которую он представлял на концерте. Гибкий, немного загадочный, надмирный…

Кантата Онеггера, где попеременно вступали хоры — то смешанный, то детский, то врозь, а то попеременно, — обрамленные звучанием органа Анны Петровой и соло Джеральда Финли, объединила не только всех участников, но и все музыкальные темы и приемы вечера.

Монументальная фреска финала, впрочем, не менее монументальная, чем бриттеновское начало, оставила впечатление большого, многофигурного полотна, а весь концерт — выставки картин из какой-нибудь галереи Тейт, посещенной по случаю рождественских каникул.

Внутренние озера

Дирижер Юрий Симонов, выступавший с родным оркестром филармонии, выстроил программу концептуально, применив прием обратной перспективы.

Начал Симонов с малеровского «Адажиетто» (того самого, из Пятой симфонии), которое обычно играют на бис, затем перешел к Первому концерту для фортепиано с оркестром, где солировал Николай Луганский, и, после перерыва, закончил концерт Седьмой Бетховена, срифмовав траурный марш (Аллегретто ля минор) с ажурным обмороком из Малера. Два этих отрывка, окруженные массивами массивной музыки, стали чем-то вроде внутренних озер, удивленно окликающих друг друга.

Перед тем как начать концерт, Симонов взял долгую паузу, чтобы человеческое поле перестало колыхаться, успокоилось, чтобы сияние и струение Малера невесомо возникло из невесомой тишины.

Но этого не произошло: в тишине раздался сначала один звонок мобильного телефона, затем на него наложился второй — так музыка родилась не из набухающей тишины, но из шума повседневности.

Академический симфонический Московской филармонии сработал Малера отдельными широкими мазками. Симонов собирал Adagiettо как лего, будто бы из разных блоков, обостряя ощущение стереозвучания.

Первый концерт Брамса для фортепиано с оркестром Симонов и солирующий Николай Луганский играли очень по-русски, размашисто и величаво.

Сольная партия словно бы шла через заснеженное поле, оставляя глубокие следы в белой бездонности и безбрежности. Длинная вторая часть ввела зал в транс, не усыпив, но замедлив сознание, и уже оттуда оркестр начал восхождение: Николай Луганский вывел его из окружения, из снега своим соло и привел к громокипящему финалу. Тут, собственно, и случился перелом концерта — оркестр разогрелся и набрал силы: грубость сшибающихся между собой массивов в бетховенской Седьмой позволила вытащить наружу музыкальную драматургию симфонии, сделав исполнение максимально театральным. Театрализованным. С глубокомысленными паузами и яркими перепадами.

С колес

Симфонический оркестр Артуро Тосканини звучит прозрачно, колосок к колоску, и легко. Культурно, аккуратно и сбалансированно. Кажется, маэстро Маазелю важно сбить все акценты для того, чтобы форма была округлой, обтекаемой, единой и неделимой на группы или вообще что бы то ни было.

В Седьмой Бетховена Маазель берет такие быстрые темпы, что траур второй части превращается в печаль (что оптимистична и светла), а похоронная процессия с плачами по ушедшей жизни — в наблюдение похоронной процессии из окна пробегающего экспресса. Зато четвертой части такие скорости идут только на пользу, превращая каскады в одну сплошную горку, по которой оркестр Тосканини скатился как на санках.

Приключения не получилось, вышло путешествие, да и то с группой выходного дня, галопом по Европам. Пару дней назад оркестр Московской филармонии с Юрием Симоновым медленно сбивал внутри Седьмой мощные пласты грубого помола. Ощущение трудной, сделанной на наших глазах работы превратило симфонию, которая не торопится начаться, раскачивается, потом долго выпадает осадком, в незабываемое приключение.

Приключение, полное внутренних ожогов и ознобов, закипавших то и дело так, что хоть карту очагов поражения составляй. Оркестр Тосканини сыграл ту же самую симфонию блестяще, в ровном совершенстве мастерства, но внутренние ожоги на этот раз были слабыми и рассасывались, не успев укрепиться.

Каждый раз ждешь наступление тех или иных физиологических моментов, обязательно наличествующих во всех концертах, — разогрев и разгон, набирание скорости и качества раскованности, затем невидимая цезура, ломающая ход исполнения, после которого всё катит вверх и вверх. Ну или не катит.

У каждого концерта собственная физиология, собственный организм, зависящий не только от состояния оркестра, но и особенностей слушателей, состава аудитории, телефонных звонков и хлопанья между частями.

Маазель со товарищи начинали с места и в карьер, с тестовой увертюры Россини к «Севильскому цирюльнику», тут же продемонстрировав особенности звучания — сливочность струнных, тактичную хрипотцу духовых, слитность всех групп, поэтому аплодисменты по окончании опуса были кстати.

Но когда они робко, но все-таки прозвучали после первой части Итальянской симфонии Мендельсона, выразительная спина маэстро безгласно дала всему этому безобразию бескомпромиссную оценку так, что после второй части гости столицы уже не хлопали.

Обычно в таких моментах оркестр наливается силой (победитель) и дальше начинает победную поступь. Но оркестр Тосканини играл после локальной победы точно так же, как и до нее, — ровно, без каких бы то ни было аффектаций.

У них там, на сцене, творилось волшебство, автономное от происходящего в зале. Концерт задержали на час, музыканты только что прилетели из Будапешта, рейс слегка задержался, поэтому времени разыграться не было, без размышлений и пауз Маазель начал дирижировать.

Вышла нездешняя картинка: мы к вам заехали на час, завтра нас уже не будет. Дадим еще один концерт (с Денисом Мацуевым, солировавшим в Третьем фортепианном Рахманинова) и покатим волхвовать дальше.

Оставив нас с неожиданно просыпавшимся на город снегом.