Потому мне и жалко чуть не до слёз президента, премьера, а также всех министров экономического блока. Они-то стараются, изобретают хитроумные меры для преодоления кризиса и вообще подъёма отечественной экономики.

Но опять ведь всё упрётся в психологию, которая у наших людей, скажем так, несколько архаична, не соответствует современным экономическим требованиям.

Ну, в столице там, в больших городах есть, конечно, личности вполне продвинутые. Но в целом по стране они составляют лишь небольшой процент.

Не буду хвастать, что я первым постиг эту не столь уж глубокую истину. Зато могу её подтвердить собственными наблюдениями, вот уже 20 лет изучая народную психологию в одной деревеньке, где отдыхаю каждое лето, — километрах в шестистах от Южной столицы и в трёхстах примерно от Северной. Уверен, что этот населённый пункт репрезентативен, говоря по-учёному.

Речь идёт не о какой-нибудь зачуханной глубинке — о местности уважаемой, известной на весь мир. Поэтому не буду её называть, хотя ничего обидного для тамошних жителей говорить не намерен.

Они люди вовсе не плохие. А попадаются и плохие. В общем, не хуже, не лучше, чем везде. С ними можно выпить, поговорить на любые темы. Но только лишь коснётся экономики, тут и начинаются разлад, непонятки, взаимные обиды.

Имеется в виду экономика сугубо практическая. Жители деревеньки и окрестностей справедливо сетуют на свою нищету. Ну хорошо, пожалуйста, — расплодившиеся в округе москвичи и петербуржцы всегда предлагают им подработать — к примеру, дом подновить, вскопать огород, траву скосить.

Селянин всякий раз долго думает, тихо подсчитывает, загибая пальцы. А потом огорошивает приезжего суммой совершенно несуразной, вообще неясно, с какого потолка взятой, причём в долларах США (на евро там пока не перешли).

Притом дружеские отношения, былые застолья и другие сантименты в расчёт не берутся. Иногда даже непонятно, как это язык повернулся у человека, который и за всю свою трудовую жизнь столько не заработал.

Правда, чуть поторговавшись, селянин её снижает раз в десять. Но после того как вроде б столковались, работник исчезает надолго, а бывает — навсегда. И это (коль не пропал навеки) только начало сложных, мучительных взаимоотношений. Что труженик часто и непредсказуемо уходит в запой, понятно и простительно, но вот один как-то прервал труд на полдороге резко и напрочь.

«Почему?» — допытывался работодатель. «А ты мне не нравишься», — хмуро ответил.

Приезжие, ясное дело, обижались, назревал даже некоторый антагонизм между горожанами и селянами. Лишь один я довольно быстро всё понял, в творившемся безумье обнаружил систему, защитив местных жителей от обвинений в своекорыстии, лености и прочих дурных свойствах.

И даже провёл для неудавшихся эксплуататоров краткий семинар по местной психологии. Повторять свою речь не буду, остановлюсь только на нескольких наиболее важных тезисах.

Ничего нового я не открыл, а просто применил знания, почерпнутые из трудов отечественных и зарубежных медиевистов. А ещё говорят, от книг только вред.

Так мне сказал знакомый топ-менеджер, похваставшись, что за последние 10 лет не прочитал ни одной книжки; это, как он уверен, и предопределило его успешную карьеру. Значит, иногда всё ж и польза. Видимо, кому как.

Так вот, сперва о договорённостях. Российский фольклор свидетельствует, что договор заключают только с личностью инородной, враждебной, которая посредством него старается закабалить вольного человека, — чёртом, барином, а в данном случае москвичом.

Так-то он, может, тебе и симпатичен, но в экономическом ракурсе — супостат, обвести которого вокруг пальца благое дело. Выходит, нарушить договорённость — не грех, а молодецкая удаль.

Обмен услугами, согласно народной психологии, должен происходить не по договору, не закону писаному или неписаному, а исключительно по благодати, то есть свободной воле обеих сторон.

Исходя из этого, уже легко объяснить и дикие цены, и необходимость испытывать приязнь к работодателю. Якобы работодателю, поскольку это не наёмный труд, измеряемый трудоднями, а скорей обмен подарками.

Селянин тебе дарит свою работу, ты ж ему — денежные средства пропорционально твоей к нему дружеской симпатии. Значит, именно друган должен одарить как-то вообще несусветно. Потому и назначается оплата поистине сказочная, фольклорная.

Ещё надо учесть, что все москвичи там видятся миллионерами, притом что разница между тысячей долларов и миллионом для деревенских жителей довольно смутная, и то и другое синонимично понятию «очень много» (тоже примета народной психологии).

Так что дело тут не в их жлобстве, ведь иногда могут поработать и вовсе даром.

Впрочем, местные расценки меня и без медиевистов не слишком-то удивляли, поскольку основы российского ценообразования я постиг ещё в давние годы. У нас они и сейчас образуются проще, чем в иных странах, — без расчёта трудозатрат, нормы прибыли и прочей экономической дребедени.

Короче говоря, один мой друг, в пору юности подрабатывая ремонтом квартир, как-то составлял смету на очередной ремонт, а я краем уха прислушивался к его однообразному монологу.

«Это ни фига не стоит, тебе так сделаю, — объяснял он хозяину. — Это ни фига. Это ни фига. А вот это до фига». И снова: «Ни фига. Ни фига. До фига» и т.д. Честно говоря, я тут немного смягчаю. Выражался мой друг покрепче, оттого и звучало колоритней. Так я усвоил, что у нас существуют только две эти вот расценки.

Представления о времени в моей деревеньке тоже народные, исконные. Оно там вовсе не прямолинейное, а цикличное. Учёные это объясняют тем, что для сельских культур важен лишь круговорот сезонов, в прямой связи с сельхозработами.

Как я заметил, если селянин обещал начать трудиться, например, с понедельника, то, скорей всего, и придёт в понедельник. Только отнюдь не факт, что в следующий. Может и через месяц, и через год.

Довелось мне также убедиться, что оценка расстояний и вообще протяжённостей у местных тоже какая-то особая, личностная, не всегда соответствующая строгому измерению. Потому и фронт работ они определяют весьма субъективно.

Под конец хотелось бы подать какой-нибудь здравый совет президенту и его Кабинету министров. Ведь просто беда — любая экономическая инициатива может заплутать в хитросплетениях народного пространства-времени.

Но тут даже я, выдающийся кухонный экономист и социолог, признаю, что бессилен. Как иногда говорят политики, «оставим решение данной проблемы будущим поколениям».

Глядишь, они сами собой постепенно созреют до прогрессивной экономики. Вообще-то я исторический оптимист.