Шаров — историк не только по образованию, но по мироощущению. Он чувствовал историю органически, как протяжение своего «я», своего рода в глубину времен. От него я впервые услышал, еще в начале 1980-х, про концепцию русской истории как самоколонизации: власть завоевывает свою страну с жестокостью, подобающей именно колонизаторам, и относится к собственным землям как к колониям. Много позже эта мысль была развернута систематически другими исследователями, например, в значительной книге Александра Эткинда «Внутренняя колонизация». Когда в 2003 г. я вернулся в Россию после 13-летнего отсутствия, Володя первый сказал мне о том, что уже тревожно носилось в воздухе: при всем блеске отстроенной постсоветской Москвы, историческая жизнь России начинала течь по тем феодальным, царско-боярско-опричным руслам, которые были проложены еще до петровских реформ, в средневековой Московии. Володя оказался прав на много лет вперед. Своими романами Володя открыл огромную историческую тему: Россия как новый Израиль, Москва как четвертый Иерусалим (после Рима и Константинополя). Этому народу, верующему в свою богоизбранность, по сути, безразлично, возводить или крушить храмы, совершать подвиги или преступления, поскольку «священное», которым он одержим, находится по ту стороны добра и зла и делает неразличимыми облики Бога и дьявола. Шаров открыл эту тему — и, по сути, закрыл ее; его безвременный уход в каком-то большом смысле завершает целую эпоху. Российская история, все еще остававшаяся «священной» в советскую эпоху, в 21 в. стремительно десакрализуется, не оставляя места для таких грандиозных художественных конструкций. Удивительно и обидно, что почти во всех газетных некрологах о Шарове повторяется одна и та же неизвестно кем-то брошенная фраза: «Писателя называли провокатором за сравнение большевизма с православием». Ничего провокационного в этом сравнении нет, так же, как и в уже достаточно традиционном представлении о марксизме как о вывернутой наизнанку религиозной доктрине спасения. Владимир Шаров работал с глубочайшими матрицами российской истории, сочетавшими ветхозаветное, новозаветное, сектантское, богоборческое, атеистическое, и все эти матрицы накладывались друг на друга, в чем мы убеждаемся сегодня яснее, чем когда-либо. Шаров первым художественно освоил эту многоматричность отечественной истории. Она потому и движется по кругу, что один слой значений перекодируется в другой, один пласт времени просвечивает через другой. То, что тормозит прогресс, идет на пользу мифотворчеству. Эта самоповторяемость, глубинная цикличность российской истории становится у Шарова мощным орудием художественной герменевтики, искусства многослойной интерпретации. Его романам предстоит долгая жизнь переосмысления у все новых поколений читателей. Книги Владимира Шарова:. • След в след: Хроника одного рода в мыслях, комментариях и основных датах (1991, переизд. 2001, 2002, 2016) • Репетиции (1992, отд. изд. 1997, переизд. 2003, 2009) • До и во время (1993, отд. изд. 1995, переизд. 2009) • Мне ли не пожалеть (1995, отд. изд. 1997, переизд. 2014) • Старая девочка (1998, переизд. 2013) • Воскрешение Лазаря (2002, отд изд. 2003) • Будьте как дети (2008, переизд. 2017, короткий список премии Большая книга) • Возвращение в Египет (2013, лауреат премии «Русский Букер»-2014) • Царство Агамемнона (2018)