Горноспасатели покинули шахту «Распадская» из-за пожаров и очень высокой концентрации газа. Перерыв может занять до недели. Между тем пропавшими на шахте до сих пор числятся еще 24 шахтера. О том, есть ли шансы найти их живыми, а также о безопасности на предприятиях и других проблемах отрасли газете ВЗГЛЯД рассказал первый заместитель председателя Российского профсоюза угольщиков Рубен Бадалов.
− Рубен Михайлович, в пятницу сообщалось, что один из погибших в результате взрыва на шахте «Распадская» не был сотрудником предприятия. Появились предположения, что посторонний мог и не вполне законно там оказался. Каково ваше мнение на этот счет? – Дело в том, что не все погибшие – работники предприятия. Есть и работники тех предприятий, которые работают на этой территории по договору.
По технологии работодатель обязан противодействовать несанкционированному доступу посторонних в шахту. Там должен быть довольно жесткий контроль. С улицы просто так зайти невозможно. Кроме того, кто-то ведь должен еще и опустить человека в шахту. Теоретически туда могли, конечно, проникнуть, у нас, извините, и на военные объекты проникают, но в этом должно разбираться следствие.
То, что человека нет в списках предприятия, еще ни о чем не говорит. Там совершенно точно есть работники не этого юридического лица. Но это не значит, что они там не должны были быть.
– У вас есть своя версия произошедшего на основании той информации, которая на данный момент имеется?– Комиссия еще не занимается расследованием обстоятельств в шахте, сейчас только опрашивают свидетелей, пострадавших и всех остальных. Более или менее серьезно можно будет говорить, когда люди там побывают и изымут оттуда какие-то данные. Пока мы не видели эпицентра, можно лишь гадать на кофейной гуще. С определенной достоверностью можно сказать, что когда был первый взрыв, – это похоже на выброс метана. Шахта сверхопасна по выбросам угля и газа и по горным ударам. Был ли горный удар, пока сказать невозможно, это сейсмологи должны посмотреть. Но то, что произошел взрыв метано-воздушной смеси, понятно.
#{photos=400810}
Очевидцы говорили, что датчики не показывали превышения газовой обстановки перед аварией. Это может свидетельствовать о том, что взрыв произошел неожиданно и мгновенно. Похоже на то, что это не в технологическом процессе выделился метан, что теоретически тоже может быть, а скорее всего, это было разовое выделение большого количества метана.
Второй взрыв произошел, скорее всего, уже вследствие первого, потому что было нарушение вентиляционной системы, могли создаться очаги пожара даже в отработанном пространстве, в котором могло собираться в течение четырех часов большое количество метана. В какой-то момент его концентрация стала критической, и он взорвался. И тогда же, похоже (и это, скорее всего, подтвердит комиссия), произошла детонация угольной пыли, что еще больше усилило мощность разрушений.
– Человеческий фактор не исключен?– Были ли нарушения технологий, был ли человеческий фактор – сейчас рано говорить. С большой уверенностью можно говорить о том, что это было природное явление, которое мы должны были предвидеть и не допустить. Почему мы не смогли с ним бороться, было ли оно до такой степени неожиданным, должна установить комиссия. Она же установит, были ли достаточными запланированные технологии. Но явно что-то не сделали. То ли проектом, то ли по технологии. Шахты взрываться не должны, люди гибнуть не должны.
Сейчас можно услышать разговоры, что шахтеры такие-сякие, что-то неправильно делают. Мы в шахту погибать не ходим. Это каждому нормальному человеку понятно. Шахтеры нормальные люди, не самоубийцы. Другое дело, что это опасное производство, потенциальная угроза всегда присутствует, но мы обязаны свести ее к минимуму. Где-то получился просчет. То ли наука не догадалась, то ли человеческий фактор, то ли нарушили технологии. В этом должна разобраться комиссия.
– Есть ли хотя бы небольшая вероятность, что пропавшие в шахте горняки будут найдены живыми?– Мы молим Бога, чтобы это было так. Всегда рано ставить крест, тем более на угольной отрасли и на шахтерах. Мы стараемся не позволять этого никому делать. Надежда всегда остается.
– Какие выводы можно сделать на будущее из этой трагедии? – Шахта «Распадская» – одно из лучших предприятий. Далеко не худшее в плане обеспечения безопасности, что настораживает. Произошедшее говорит о том, что есть проблема не шахты «Распадская», а отрасли в целом. Ее нужно решать на федеральном уровне, нужно определить роль каждой из сторон социального партнерства.
 Первый заместитель председателя Российского профсоюза угольщиков Рубен Бадалов (фото: ИТАР-ТАСС) |
Очень важный момент во всей этой истории – роль государства. XXI век с точки зрения энергоносителей – век угля, хотя мы привычно думаем, что это век газа и нефти. У нас же государство пока отдало добычу в частные руки. Контроль сегодня минимален.
Регулированием трудовых отношений в угольной отрасли у нас сейчас занимается Минздравсоцразвития. То есть вопросы заработной платы шахтеров и норм рабочего времени в шахте я должен решать с чиновниками этого ведомства. Я себя чувствую больным человеком, когда иду в такое учреждение.
– И как, на ваш взгляд, должна измениться роль государства?– Государство обязано участвовать в решении всех потенциально взрывоопасных вопросов, касающихся заработной платы, социальных гарантий, соблюдения нормативов и норм по охране труда и безопасности, контроля за безопасностью. А как у нас сегодня? Если инспектор видит, что на производстве есть угроза жизни людей, то для того, чтобы остановить производство, должен пойти в суд, который обязан в течение пяти дней оценить правомерность остановки производства. То есть инспектор, инженерно-технический работник, должен пойти к юристу и доказать ему, что этот производственный процесс надо остановить. А судья будет пять дней думать. При этом взрыв, который потенциально возможен в шахте (беру крайнюю точку), происходит за доли секунды.
Такая система сложилась в рамках борьбы с коррупцией, хотя ни одного случая коррумпированности инспекторов не выявлено. Но вор должен сидеть в тюрьме, а честный инспектор должен отвечать за то, что он недоглядел, не вовремя проверил объект, и там произошла какая-то беда.
– Что еще должно измениться, чтобы таких ЧП стало меньше?– Наверное, если работодатель позволил каким-то образом допустить аварийную ситуацию, потому что он что-то не сделал, то он должен нести жесточайшую ответственность. Кстати говоря, у американцев в 2005 году была тяжелая ситуация по аварийности. Была создана система в министерстве труда, которого у нас нет, специальные инспекции, ужесточены правила безопасности на предприятиях угольной отрасли. Первичное нарушение, которое находит эксперт, обходится работодателю в 250 тыс. долларов, вторичное – 500 тыс. долларов. Наверное, такого уровня штрафы несколько охладили бы тех работодателей, которые пытаются обеспечить повышение производительности потогонной системой, а не эффективной, научной организацией труда.
А у нас, как правило, отвечает стрелочник. Кто-то начинает говорить: «а вдруг это шахтеры, наркоманы, на датчик накинули что-то». Но, повторюсь, мы идем в шахты зарабатывать деньги и кормить семью, а не губить друг друга. Представлять шахтеров как потенциальных самоубийц, которые только тем и занимаются, что взрывают шахты, не совсем правильно.
Обратите внимание, мы почти не упоминали слово «собственник». У меня как у работника с собственником никаких отношений нет. У него есть отношения с государством, но какие? «Налоги платишь? Свободен». Юридически он ни за что не несет ответственность. Предположим, он получил шахту практически задаром, забирал уголь, подчас варварским способом, разрушал экологию. А потом, когда случилась беда, банкротит предприятие (с этим мучается работодатель в лице наемного менеджмента) и, в конечном итоге, оставляет все грехи правительству и народу России. Юрлицо ликвидировано. А экология кому? Это к государству, с банкрота взятки гладки. Социальные пособия людям, трудоустройство? Все ваши проблемы. Собственник, пока было горячо, наковырял, а потом уходит. При этом он не является субъектом трудовых отношений, он вообще никто здесь, спрятался и исчез. Разве это не вопрос государства?
