Трех граждан ФРГ уличили в торговле российскими детьми – теперь им грозит до 10 лет тюрьмы. Так зачастую бывает с теми, кто хочет помочь благополучным родителям без проблем усыновить ребенка в России, уверена руководитель благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Ольшанская. В интервью газете ВЗГЛЯД она поделилась разнообразием отлаженных для такого усыновления коррупционных схем и мнением о том, как решить проблему. - «Торговля детьми» - это обвинение из уст немецкого прокурора звучит страшно. А что обычно скрывается за этой формулировкой в подобных случаях? Может ли тут действительно идти речь о попытке усыновления – но в обход принятых процедур – или детей на самом деле перепродают как товар?
- В этом конкретном случае, естественно, никто не видел уголовного дела – надо видеть, что там написано, и что они так именуют. На самом деле ситуации с не совсем правильным с формальной точки зрения усыновлением достаточно распространены, это большая проблема. Тем не менее, в результате никто ни у кого органы не вырезает – а дети просто уходят в иностранные семьи – и, казалось бы, ничего в этом страшного нет.

Но это часто происходит при помощи взяток. При этом дети удерживаются от возможности уйти в российскую семью. Наши усыновители часто не имеют возможности усыновления именно из-за того, что есть определенные регионы, места, где выстроен такого рода бизнес. Назвать это «торговлей детьми» образно говоря можно – потому что вы за взятку получаете ребенка, но это не значит, что вы его используете как купленный в магазине кусок колбасы.

- Как это происходит?
- Есть основания полагать, что детей просто не показывают нашим усыновителям – и дается согласие на их усыновление иностранными гражданами, в то время как, согласно законодательству, приоритет на такие усыновления – за нашими гражданами.

Такие истории мы слышали от людей,которых консультировали наши юристы – о том, что они брали направление наребенка, но из-за того, что ранее ребенок был обещан иностранным гражданам, им отказывали. Хотя по закону должно быть наоборот.

Были истории про то, как детей сдавали в семьи еще до того, как их видел хотя бы один российский усыновитель. Или отговаривали наших усыновителей – рассказывали им про ужасные диагнозы детей, про то, что они серьезно больны – но на самом деле, этот ребенок просто был уже намечен к усыновлению определенным агентством.

- Немецкая газета Welt пишет, что была определенная схема: не имея разрешения на усыновление, немцы якобы действовали через американское агентство по усыновлению, которое имело официальную аккредитацию в Москве. Если эти пары из Германии действительно хотели усыновить российских детей – почему, как вы думаете, они не стали заниматься этим напрямую, ведь до недавнего времени в России существовал институт независимого усыновления?
- На самом деле, он существует практически только на бумаге. Органы опеки зачастую отказываются работать с иностранными гражданами, потому что для них это сложнее. Они просто-напросто говорят им: обращайтесь в агентство – с этим мы тоже сталкивались. Так что люди просто вынуждены искать агентство, а если агентства у этой страны нет – не все страны представлены в России агентствами по усыновлению – то, возможно, они пытаются обращаться в агентство другой страны.

Мы не знаем, что стоит за этим конкретным случаем в Германии. Возможно, там действительно злостные нарушения – и люди пытались в обход всех возможных норм «выкупить» ребенка. Есть и другой вариант – возможно, их страна не представлена в России агентством (хотя в отношении Германии это странно), а возможно, это агентство просто не получило лицензии в ходе недавней переаккредитации.

По мнению Елены Альшанской, действующая схема усыновления позволяет развиваться коррупционным механизмам (фото: личный архив Елены Альшанской )

А здесь, вы только представьте: особенно гражданин Германии, который не говорит по-русски – он ведь не может приехать и просто так пойти в опеку. Он как минимум должен оплатить переводчика, несколько месяцев жизни в России, чтобы пройти все необходимые этапы усыновления. Плюс – очень редко органы опеки соглашаются работать с гражданином другой страны. Конечно, их можно заставить: они это обязаны делать, поэтому человек, если ему отказано, может обратиться в суд. Но вы представьте себе не русскоговорящего гражданина, который приносит в наш суд исковое заявление…

Поэтому – зная о том, что здесь очень сложно добиться возможности иностранного независимого усыновления, они ищут агентство.

Та схема усыновления, которая действует сейчас, позволяет развиваться коррупционным механизмам. Потому что информация о детях закрыта, сами дети закрыты – поэтому мы не можем сказать, что вот этого мальчика Витю мы все время наблюдали, были с ним вместе и знаем точно, что ни один российский усыновитель к нему не приходил.

Так в определенных районах выстраиваются коррупционные схемы. Если вы обладаете информацией о детях, и сами дети также у вас – вы монополист. Это порождает болезнетворную среду для развития бактерий под названием коррупция.

- Как изменить ситуацию?
- В существующей системе нельзя ничего сделать – тут нужно менять сам подход – нужно переставать закрывать информацию о детях и детей. Все это сокрытие у нас идет якобы под флагом помощи российским гражданам, которые скрывают факт усыновления.

Тут нужно поднять статистику – узнать, сколько пар реально – из всех семей, в которых устроены дети – скрывают этот факт. У нас где-то 7 тысяч детей в год устраиваются под усыновление из 100 тысяч детей – то есть, меньше 10% Допустим, из них еще 2% скрывают факт усыновления. Таким образом, из-за условных 2% детей, от которых скрывают факт их усыновления, мы создаем чудовищное поле для развития коррупции.

Если бы вся информация была доступной любому человеку и дети были бы открыты – если бы они учились в общеобразовательных детских садах и школах – то таких ситуаций не возникало бы. Ребенок не мог бы взять – и вдруг исчезнуть в Германии.

- Что обычно происходит с детьми, в отношении которых вскрывается факт незаконного усыновления?
- На Западе очень строго к этому подходят – обычно усыновление аннулируют и детей возвращают в Россию.

- Как это может отразиться на психике, душевном состоянии ребенка?
- Для ребенка любые такие перемещения – когда его выдирают из окружения, к которому он начинает привыкать – это травма. К сожалению, и у нас, и даже за рубежом закон больше смотрит на соблюдение норм и правил, чем на состояние ребенка. Поэтому понятно, что это, безусловно, отразится на ребенке – но по закону, к сожалению, нельзя поступить иначе.

У нас закон, к сожалению, еще менее чуток к состоянию ребенка. Не только в случае нарушения забирают. Изъятие происходит легко – его из семьи «выдирают» за пустой холодильник. Хотя для ребенка семья – это весь его мир. За одну минуту чужие люди могут разрушить судьбу ребенка просто в ноль, потому что им показалось, что у кого-то грязно или нет еды.

Точно так же происходит в опекунских семьях, когда из-за одного синяка ребенка изымают – и вообще не думают о том, что испытывает ребенок в этот момент.

Тут нужна работа серьезных, профессиональных социальных служб, а прежде всего – общественных организаций. Потому что общественные организации – это не только работа, а еще и контроль.

- А вот что важнее в этом случае с вашей точки зрения – соблюдение неких формальных процедур или же интересы детей, которые мечтают о том, чтобы найти новых родителей?
- Это вопрос «с подковыркой». В этом конкретном случае – я не видела дела – и не знаю, что там было. А в целом – нужно перестраивать систему так, чтобы она воспринимала ребенка как личность, у которой есть потребности – психологические, биологические, - а прежде всего потребность в любви к людям, которых он считает своими родителями – не важно, биологическими или приемными.

Первоочередные реальные потребности ребенка – это, безусловно, не письменный стол, игрушки и макароны. Если спросить ребенка: «Что ты хочешь, чтобы у тебя были родители, которые бы тебя любили, или письменный стол?» - покажите мне того ребенка, который согласится с мнением органов опеки.