В Каннах прошла премьера нового фильма Отара Иоселиани "Шантрапа" — вне конкурса. Грузинский режиссер живет во Франции более четверти века и потому оценивает происходящее в советской и современной России со стороны. В интервью Газете GZT.ru режиссер заявил, что несмотря на безобразные действия "оголтелых русских войск", у Грузии нет ненависти к России.

"Несмотря на все безобразия, которые произошли с приходом оголтелых русских войск, - а выяснилось, что это просто мародеры и насильники, армия не может быть такой, - ненависти у Грузии нет. Есть, скажем так, сочувствие. Как к дураку", - сказал Иоселиани.

Герой "Шантрапы", юноша Нико, в Тбилиси 1970-х начинает снимать кино, но у партии свой взгляд на киноискусство и монтаж. Тогда Нико едет делать фильм во Францию. Но у местных продюсеров - свой взгляд... на монтаж и киноискусство. И тогда Нико встречает русалку.

Советская власть в фильме как будто существует одновременно с нынешней Францией, времена перемешаны, но одинаково неблагосклонны к художнику. Отар Иоселиани уехал работать и жить во Францию в 1982-м. Иоселиани до сих пор является действительным членом российского Союза кинематографистов и недавно подписал воззвание "Нам не нравится", обращенное против методов нынешнего руководства союза в лице Никиты Михалкова. На Каннском фестивале он бывал и в качестве участника, и в качестве члена жюри.

Перед началом разговора режиссер подчеркнул, что его новый фильм - сказка, ни в коем случае не автобиография и отличается от его собственного опыта работы в кино как в Грузии, так и во Франции.

"Шантрапа" в дословном переводе с французского - "не будет петь". На вопрос, как это связано с названием его другого фильма "Певчий дрозд", Иоселиани заметил, что это одно и то же: "Жил певчий дрозд" — это в прошлом, а "Шантрапа" — не будет петь. Это такая целая категория людей".

Иоселиани с горечью отозвался о современном Тбилиси: "Он изгадился в последнее время. Стал ужасным городом. Понастроили там какие-то жуткие здания. Поэтому найти там что-то приличное, какой-то уголок, было трудно. Еще что-то, еще где-то осталось, не успели все разрушить. Но это как если бы кто-то захотел снимать картину на Арбате – он не нашел бы натуру. Все рухнуло".