Инга Рантала и Анастасия Пюютконен – две русские мамы, у которых финские соцработники отбирают детей, – созвали в Петербурге пресс-конференцию, чтобы поделиться горестями. За историей первой на протяжении года следила вся Россия, у второй отняли восьмимесячную дочь, и поскольку отец ребенка работает прокурором, закон – на его стороне. Рантала заявила, что теперь намерена бороться за справедливость для всех матерей. Газете ВЗГЛЯД она рассказала, как живет в ожидании суда.  – Инга, недавно вы вступили в финскую партию. Считаете, без политической поддержки ваши проблемы не решить?
– Они меня сами нашли, поддержали в трудную минуту и хотели быть со мной. И теперь они со мной. Мы представляем партию «Европейцы Соцдемократы Турку». Мы будем помогать россиянам в Финляндии, у которых так же, как у меня, отбирают детей. Мы уже организовали специальную горячую линию, и на нее уже поступают звонки. Мы отмечаем очень много правовых нарушений, все фиксируем. А наш психиатр собирается встретиться со всеми потерпевшими. И мы будем добиваться, чтобы финны возместили им и моральный ущерб, и вред физическому здоровью. Некоторые женщины, у которых отобрали детей, очень тяжело пережили этот стресс, они стали инвалидам. Многие посажены на психотропные препараты. С ними не работали, психологической помощи никакой не оказывалось...

– Много таких пострадавших?

– Не могу сказать, что очень много. Но такие есть. И они из тех, кто решились нам рассказать об этом. А есть люди, которые уже подсажены на психотропные препараты, и они уже не понимают просто, что можно говорить, что нельзя, боятся. И с прессой не решаются общаться.

– Расскажите о вашей ситуации, как продвигается ваше дело?  

– Суд о моей судьбе назначен на 7 сентября. Сейчас такая ситуация, что «договор о счастливой жизни» между нами и социальными службами, заключенный на три месяца, закончился. Но когда он еще не начался, они уже сделали заявление в газете, что дело передано прокурору, а потом было еще одно заявление, что прокурор передает дело в суд. Кстати, обо всем этом мы узнавали случайно, из газет, они даже со мной не связывались. После того как уехал Павел Астахов, они начали усиленно работать и сфабриковали дело...

И последняя новость – за неделю до того, как мы сюда приехали, мы получили новый договор от социальных работников в продолжение плана на «счастливую жизнь», причем заключенный ими в одностороннем порядке. Они просто решили продлить его автоматом до 31 декабря. Нам об этом ничего не сказали, мнения не спрашивали. Сейчас это идет как бы не добровольно уже, а принудительно. Происходит то, о чем говорим и мы, и правозащитники: один социальный работник решает все, без суда и следствия, они привыкли, что их действия никто не контролирует.

– Опасаетесь идти  в суд? Вам могут грозить два года тюрьмы.

– Опасения есть. Меня обвиняют в рукоприкладстве, избиении собственного сына. Закон по этой статье предусматривает от штрафа до двух лет лишения свободы. Если они меня посадят... Наша семья опять будет считаться неполноценной. Ребенка они захотят изъять, снова определить в детский дом, а с папой им будет очень легко разобраться – он для них предатель, как вы помните, он делал официальное заявление, единственный финн, который просил убежища в России.

– После этого был приезд детского омбудсмена Павла Астахова, и он поначалу вселял оптимизм...

– Да, на тот момент приезд Павла Алексеевича застал их врасплох. Они писали, что не ждут его, что у них нет времени с ним встречаться. Но поскольку он приехал, то как опытный адвокат сумел за два дня расставить точки над «i», указал на нарушения их собственных законов. И на тот момент они сказали, что заключение договора о защите детей между нашими странами возможно. Но когда он уехал, они стали отказываться. И неизвестно, что дальше. Наверное, опять надо будет рассматривать это на самом высоком уровне.

– Может быть, вам сейчас безопаснее остаться в России?

– У меня там муж и дочь. К тому же мы не привыкли отступать. Это будет как бегство. А ведь сейчас за нашей ситуацией следят 50 тысяч русских в Финляндии, которые абсолютно не защищены. Там продолжаются изъятия детей из семей, продолжают приходиться отрицательные для русских матерей решения из судов, социальные службы становятся все более агрессивными – случай с депортацией бабушки вам известен...

– Вы приехали в Петербург вместе с Робертом. Социальные работники не чинили препятствий?

– Нет. Они пожелали нам хорошего отпуска и сами ушли в отпуск. До суда что-то предпринимать было бы, наверное, для них слишком смело. Они уверены, что мы приедем обратно, у меня и муж, и дом, и дочь там.

– Как ребенок реагирует на эту ситуацию?

– У Роберта сильный стресс. Это сейчас наблюдают и бабушка, у которой он гостит в эти дни на даче, и все мои знакомые. Он даже дома боится от меня отойти, боится остаться один. Даже, допустим, у нас морозильная камера на первом этаже, а мы на втором, он даже не спускается туда за мороженым... Уже не говоря о том, что в комнату, из которой его забирали, почти не заходит. А когда звонят в дверь, сначала долго смотрит в окно, кто это пришел.

– В Финляндии только русских мам преследуют социальные службы? Или всех эмигрантов?

– Не всех. Тех эмигрантов, за которых платит Европа, они вообще не трогают. Там есть и африканцы, и турки, и афганцы. Если бы их тронули, страшно подумать, что бы началось. Как же, они приехали в солнечную Финляндию, а у них отобрали какого-то ребенка... Это была бы война. Они не решаются на это. Мы там самые незащищенные. Идет настоящая дискриминация прав человека и ребенка. И мы, можете об этом также упомянуть, собираемся обращаться по этому поводу в ООН.