Жизнь людей во многих районах разрушенного Донбасса сейчас держится исключительно на гуманитарных волонтерах из России и Украины, общее число которых может достигать нескольких тысяч человек. В прессе о них пишут гораздо реже, чем о военных добровольцах с обеих сторон конфликта. Газета ВЗГЛЯД поговорила с волонтерами, чтобы узнать, что ими движет и чем живет сейчас Донбасс. С учетом событий на востоке Украины, первая ассоциация со словом «доброволец» - тот, кто взял в руки оружие и уехал на войну. Отношение к таким людям у части общества восторженное, у части – однозначно негативное. Есть еще такая категория добровольцев как волонтеры – те, кто не принимают участия в боевых действиях, а помогают пострадавшим - гражданскому населению. Парадоксально, но и к ним отношение неоднозначное: некоторые просто не способны уложить в своей голове, что кто-то может потратить свои ресурсы, время, силы, средства на помощь другим просто так, без видимой выгоды. Мол, если кто-то собирает деньги кому-то на лечение, то половину наверняка оставит себе; «нормальные люди» так бы и поступили, не забесплатно же шевелиться.
Именно поэтому в сети часты заявления, что россиян-добровольцев (в смысле – волонтеров) на Донбассе нет и быть не может – или денег заплатили, или заставили, третьего не дано. Меж тем, таких, для кого чужая беда как красная лампочка в голове, немало. И при малейшей возможности они стараются помочь, не думая о выгоде для себя лично. О своем опыте волонтерской работы на Донбассе газете ВЗГЛЯД рассказывают два москвича, побывавшие в Донецкой и Луганской областях в период «антитеррористической операции».
Кириллу 31 год, он работал медиком-добровольцем в Луганской области с апреля по июль 2014-го. По его словам, на Донбасс его &В отчаянное понимание, что «наших бьют». «Сначала вся эта украинская история казалась смешной, а после определенного количества трупов уже не очень. Мне почему-то очень явной и страшной в тот момент виделась перспектива, что весь этот цирк уродов (я имею в виду украинскую «АТО») перехлестнет границу и выльется в Россию. В Белгородскую, Воронежскую области (у меня, кстати, там родни много). Счастье, что этого не произошло. Решение принял не сразу. Нет, у меня не стояло вопроса «ехать ли туда вообще»: вопрос стоял, кем ехать. Я отслужил в армии, потом занимался стрельбой, единоборствами – боевая подготовка неплохая. Мог поехать, чтобы помогать убивать. Если честно, такие мысли были. Но в итоге выбрал помогать лечить. Считаю, что выбрал правильно», - рассказывает он.
ВЗГЛЯД: Есть мнение, что совершить такой поступок можно только будучи которому не хватает адреналина. Это ведь не ваш случай?
Кирилл: Я видел много людей, чаще всего со стороны Киева, которые поехали, чтобы «стать крутыми героями» или «почувствовать адреналин». Людей молодых и глупых. Когда заводили подобные разговоры, у меня всегда был на них один короткий ответ: «Дебил, тебе адреналина не хватает? Иди сюда, я тебе полный шприц внутримышечно вкачу! Поедешь домой довольный». Сам я служил в армии, когда еще существовал, назовем это так, конфликт в Чечне. Я хорошо понял, что такое «война» и что такое «могут убить». Не надо ездить на войну, руководствуясь такими детскими, глупыми, мелкими целями. На самом деле убьют же, потом мама всю жизнь плакать будет. К сожалению, много кто на Украине до сих пор этого не понимает.
ВЗГЛЯД: Тебе помогали с проездом, материальным обеспечением?
К.: То есть, оплатил ли мне мои услуги российский «военторг»? (смеется) Нет, не оплачивал. Хорошо хоть российские пограничники относились с пониманием, не задавали вопросов. Один раз военные дали свою частоту, чтобы мы в рацию могли слышать, где и когда ожидается обстрел. За это им большое спасибо. Свою «аптечку» (это медицинская разгрузка с полностью забитыми карманами и здоровая сумка, все вместе весит больше 30 кг) я всегда пополнял сам. Экипировку тоже сам покупал. Каску и берцы (отличные, кстати) подарили парни из ополчения, а им, в свою очередь, прислали откуда-то из Краснодара. Вообще, смешно и трогательно: народ (ополченцы, просто жители) постоянно подсовывал какую-то мелочевку: от еды и хирургических перчаток до носков. Чем могли, как говорится.
ВЗГЛЯД: Что было самым страшным для тебя в твоей работе?
К.: Я уже говорил, что видел, что такое война. В той маленькой части Донбасса, где я работал медиком, была не война, а черт те что. Кто наступает, кто отступает, где свои, где не свои, куда сейчас будут стрелять, зачем... Большую часть времени было ощущение, что стреляют вообще везде – все и во всех. Очень много непонимания и беспорядка. Вот это правда страшно, потому что увеличивает количество дурных, ненужных жертв. У меня был мобильный интернет, которым я иногда пользовался, выходил на связь с друзьями. Они мне писали: вот, украинцы говорят, что в вашем районе то-то и то-то. А в российских СМИ информация другая. А у меня она вообще третья, и непонятно, как на самом деле.
По словам Кирилла, он до сих пор ненавидит городские свалки, разрушенные дома и пустыри. Даже когда просто гуляет по Москве и видит что-то подобное, начинает прокручивать в голове, как оттуда вытаскивать раненых и куда ползти, если огнем накроет. «Но самое страшное – это, конечно, женщины и дети. Раненые, погибшие женщины и дети. Было дело, жгутовал (накладывал медицинский жгут для остановки кровотечения – ВЗГЛЯД) и перевязывал четырехлетнюю девочку, которую посекло осколками мины и стекла. К счастью, ничего смертельного, но когда видишь такое, просто падает планка. Хочется пойти и убить того, кто это устроил», - признается он.
У другого добровольца-волонтера – Дмитрия мотивы были несколько иные. Ему 34 года, с марта 2014-го он неоднократно бывал на Донбассе в качестве военного корреспондента и сопровождающего гуманитарных грузов. То есть, изначально его поездки на войну были вызваны служебной необходимостью. Присутствовал и личный мотив – разобраться: кто прав, кто виноват, кто черный, кто белый, кто чудовище, кто террористы? Было и несколько наивное желание «наконец-то дать людям честное описание того, что там происходит». «У меня довольно быстро сложилось понимание, что уж если кто в этой войне и чудовище, то это точно не ополченцы. И я, как ни пытался оставаться объективным, выбрал свою сторону. А как только это случилось, понял: просто писать о Донбассе – мало. Как только я увидел своими глазами, как чудовищно ломаются жизни тысяч людей, я стал причастным к их судьбам. Либо им надо помогать, либо я спокойно спать не смогу», - говорит он.
Сейчас Дмитрий собирает средства через соцсети на адресную помощь – лекарства, новогодние подарки, одежда и тому подобное. Перед жертвователями всегда отчитывается, куда конкретно пошли эти деньги, предоставляет фотографии. Гуманитарные грузы через границу возит сам – как то, что удалось собрать самому, так и то, что доверили другие волонтеры и общественные организации. «Корочка журналиста и то, что моя физиономия уже примелькалась, помогают: у меня получается привезти людям помощь даже в самые «горячие» точки. В Изварино я уже, кажется, как родной», - признается волонтер.
ВЗГЛЯД: Раньше вы никогда не работали военным корреспондентом. Признайтесь честно: страшно?
Дмитрий: Конечно, страшно. Даже профессиональным военным страшно бывает. Другой вопрос, что к обстрелам, например, привыкаешь. Жители Донецка привыкли воспринимать их уже как какое-то погодное явление. Можно на слух даже пытаться различать, что стреляет. Вот это мина, она воет. Это гаубица, она этак тяжело ухает. А вот это залп «Града» или даже «Урагана». Я был в таких населенных пунктах, в таких районах, где уже давно нет понятия «тишина». Есть понятия «стреляют по нам» и «стреляют не по нам». Каждый звук – это чья-то возможная смерть. Мой коллега, знакомый журналист из Владивостока, с которым мы случайно повстречались в Донецке, рассказал, что кто-то из местных говорил ему перед Новым годом: когда начинается обстрел, они всей семьей собираются в одной комнате. Если уж убьют, то чтобы всех сразу.
ВЗГЛЯД: Много ли на Донбассе таких волонтеров, как ты?
Д.: Полно. За время моих поездок завелись знакомые со всех концов России, и не только. Как-то в Алчевске увидел итальянца. Он ко мне обратился не на английском, а на итальянском, даже не знаю, почему. Я, естественно, его не понял: сплошное «чирик-чирик» и размахивание руками. Потом кое-как на ломаном английском разговорились. Он мне объяснил, что решил сюда отправиться после того, как шесть лет назад ездил в Одессу учиться по обмену. Несколько раз повторил нечто вроде «В Киеве сидят психи! Нельзя же так!» И я с ним совершенно согласен: так нельзя. Если уж через половину Европы на Украину едут люди, которые это понимают, то власти в Киеве, которые этого не понимают – действительно психи.
Собеседник газеты ВЗГЛЯД особо подчеркивает: социальное обеспечение во многих районах Донбасса держится только на волонтерах, на тех, кто едет в ДНР и ЛНР с гуманитарной помощью, развозит продукты, лечит, ремонтирует, строит. Огромное количество помощи идет с юга России, много из Москвы, с Урала. Немало волонтеров с Украины. «Не у всех в этой стране крыша под милитаристским углом поехала, что очень радует», - говорит Дмитрий. По его мнению, масштабы волонтерской помощи со стороны простых людей сейчас сравнимы с тем, что было после землетрясения в Армении. «Молодежь этого наверняка не помнит, но кто не помнит, тот погуглит. Только там были последствия природной катастрофы, а здесь мы всем миром вынуждены разгребать последствия человеческой жадности, жестокости и дурости», - подытожил он.
Общее количество российских волонтеров, занимающихся сейчас на Донбассе неоплачиваемой социальной работой и благотворительностью, определить невозможно. По некоторым данным, их число может достигать нескольких тысяч. Это, разумеется, не считая &В тех, кто занимается сбором и координацией помощи для разрушенных войной городов исключительно в интернете. Люди делают это не назло «свидомой Украине», а просто потому, что они – люди.
Таких бы побольше. И в России, и на Украине. Возможно, тогда бы и войны удалось избежать.