Гонорар. Однажды Олеша пришел в издательство получить довольно крупный гонорар. Паспорт он забыл дома, и стал уговаривать кассиршу выдать ему гонорар без документа. Кассирша отказалась: «Я вам сегодня выдам гонорар, а завтра придет другой Олеша и снова потребует гонорар». Олеша выпрямился во весь свой небольшой рост и с величественным спокойствием произнес: «Напрасно, девушка, волнуетесь! Другой Олеша придет не раньше, чем через четыреста лет...». Однажды в купе поезда оказались вместе Олеша и писатель Николай Лернер. Олеша обратился к нему: «А вы знаете, Лернер, я видел вашу пьесу «Поэт и царь». Она произвела на меня большое впечатление. Мне даже запомнились некоторые места. Например, Николай I говорит Пушкину: «Послушай, Пушкин, отныне я буду твоим цензором». А Пушкин отвечает ему: «Ваше величество, а не слишком ли это для меня большая честь?» — «Да». Лернер изобразил на своем лице довольную улыбку, а когда Олеша вышел из купе недоуменно сказал: «Нет этого у меня в пьесе...» Подумал немного и добавил: «А жаль...». Где муки творчества?. В редакции «Гудка» в помещении, где шла работа над бытовой «четвертой полосой», с утра дотемна стояли гам, толчея. За спиною Ильфа висела доска позора – «Сопли и вопли», на которую вывешивались для морального линчевания журналистские ляпы. За столом трудились журналисты – Овчинников , Перелешин, Ильф, Олеша... Частый гость – Булгаков. Приходили поэты Кирсанов, Багрицкий... Непрекращающийся турнир острословов. Чуковский ворчал: пришел, мол, к Олеше, там – Ильф. И непрестанно шутит. Глянул в окно: ах, как удобно отсюда будет смотреть на похороны Станиславского! Однажды поздно ночью Олеша с приятелями возвращался домой и заметил, что в доме писателей в проезде Художественного театра все окна темные. Его возмущению не было предела: «Вы только подумайте: все уже спят! А где же ночное вдохновение? Почему никто не бодрствует, предаваясь творчеству?!». Разговор в коридоре. — Я с вами согласен, учитель, Юрий Карлович — прекрасный писатель, но ведь он давно ничего не пишет. — Да, Олеша уже давно ничего не пишет... Но делает он это блестяще! Абсолютный Минкус. Как-то Олеша и Эйзенштейн вместе побывали в Большом театре на балете Людвига Минкуса «Дон-Кихот». Самое большое впечатление на них произвело не представление, а фамилия автора балета. После этого похода они стали использовать «минкуса» как понятный только им код. Часто можно было видеть, как они наблюдали за окружающими людьми или прохожими, и, время от времени, Олеша наклонялся к Эйзенштейну и таинственно шептал: «Минкус». Эйзенштейн в ответ так же таинственно отвечал: «Абсолютный Минкус». С наборщиками бороться невозможно. Как-то Олеша правил опечатки в верстке одной из своих пьес и возмущался: «Кошмар! С наборщиками невозможно бороться! Выправил все в гранках, но вот, пожалуйста, в верстке опять то же самое. В моей пьесе Улялюм говорит: «У тебя руки круглые, как перила». А здесь, полюбуйтесь: «У тебя руки круглые, как перина». А что они сделали с репликой: «В кого мне стрелять за то, что распалась связь времен?» Они напечатали: «В окно мне стрелять за то, что распалась связь времен?» И, наконец, вместо фразы: «Ты пришла из детства, где был город Ним, построенный римлянами», — стоит сверхбессмысленность: «Ты пришла из детства, где был город Рим, построенный римлянами». Олешу утешали: «Юрий Карлович, но вы ведь все это сейчас выправили?» Он ворчал: «Конечно! Ну и что же?» Его продолжали успокаивать: «Будем надеяться, что все исправят». Олеша взорвался:"Оставь надежду всяк сюда входящий! С наборщиками бороться невозможно!.." Олеша и Светлов. Михаил Светлов и Юрий Олеша бражничали в ресторане «Националь». Изрядно подвыпив, они вышли из зала и возле входной двери Светлов прислонил Юрия Карловича к стене и сказал: — Юра, стой и не шевелись... А я мигом за такси... Через некоторое время Олеша открыл глаза и увидел перед собой человека в черной форме, расшитой золотом, с золотыми пуговицами. — Швейцар, произнес Олеша. — Такси... — Я не швейцар, — ответила фигура в черном с золотом. — А кто же? — Я адмирал. — Тогда катер! — приказал Олеша. О вечности. Как-то Олеша приехал в Одессу и остановился в гостинице. Он смотрел из окна, когда внизу проходил старый торговец газетами. — Эй, газеты! — закричал Юрий Карлович со второго этажа. Торговец поднял голову и спросил: — Это откуда вы высовываетесь? — Старик! — гордо ответил Олеша, — я высовываюсь из вечности. Непревзойдённый мастер экспромта. Когда руководство «Гудка» было озабочено грядущей годовой подпиской газеты, Олешу возили по самым крупным железнодорожным узлам страны на гастроли. Причем ездил он в отдельном вагоне, как падишах! Приезду писателя всегда предшествовали афиши, которыми оклеивали город. Снималось огромное помещение — чаще всего цирк. И он всегда был полон! Билеты на выступления Зубило раскупались мгновенно. Начиналось с доклада о роли печати в Советской стране, а потом докладчик предлагал правой стороне трибун выкрикивать слова, которые придут на ум, а левой — придумывать к ним рифмы. Эта игра называется буриме. Зрители оживлялись. Потом докладчик говорил: «Все, хватит. Вот здесь двести слов и столько же к ним рифм. Сейчас товарищ Зубило на глазах у всех сочинит поэму. В ней будут использованы все до единого слова — причем в том же порядке. Товарищ Зубило, прошу!» Олеша выходил на середину арены и спрашивал у зрителей: «Сколько времени вы мне даете на сочинение?» «Пять минут!» — кто-то кричал из зала. «Много, слишком много!» — отвечал Олеша. «Три минуты!» — «Много, слишком много!» — «Одну!» — «Слишком много!» — «Ни одной минуты!» И Юрий Карлович выдавал экспромт, в котором было абсолютно все — и об этом вечере, и о «Гудке»... После этого подписка была обеспечена. Источник: izbrannoe.com..
