Можно было бы сказать, что мы ограничиваемся лишь тем, что прислушиваемся к самим себе в момент говорения, но и этого не происходит, ведь если бы мы действительно слушали самих себя, в нашем сознании всякий раз возникало бы разумное недоумение или хотя бы какие-то сомнения. И вот перед нами последовательность монологов, выходящая из-под какого бы то ни было контроля, между собеседниками, которые почти никогда не выступают в этой роли, одним словом, между глухими. Объяснить подобную парадоксальную ситуацию не так сложно, если учесть преобладающее желание получить при помощи слов ту власть, которая сегодня является самым востребованным товаром и привычно становится формой давления и злоупотребления. Достаточно включить телевизор, где сейчас наблюдается разгул ток-шоу (какой уж там кризис!): даже самый осторожный ведущий не справляется с задачей сдерживать своих так называемых гостей, как бы он к этому ни стремился, поэтому всякий раз перед нашими глазами возникает наглядный пример общества дискурсивного подавления, в котором мы существуем. А если вдруг случайно нам доведется оказаться там и свидетельствовать о чем-либо, придется заранее потренироваться, чтобы представить какие-либо доказательства нашего присутствия в круговерти и нагромождении голосов. И если потом мы резко, словно нас только что неожиданно разбудили, задумаемся, что же происходит по эту сторону экрана, то, вопреки телеголосованиям, разным техникам для определения показателей зрительского внимания и всяким новым интерактивным средствам, увидим массу пассивных, инертных телезрителей, то есть самих себя. Показатели зрительского внимания? Какое там внимание! Никто не «внимает» этим подставным участникам диалога, которые ограничиваются исключительно разговорами с самими собой: а если уж и они не слушают себя, то можно попытаться по-разному назвать то, что делают телезритери, но это не имеет ничего общего с подлинным «вниманием». Трудность состоит, таким образом, как раз в понимании, что же значит слово «слушать», что требует это действие, каким условиям оно должно соответствовать, чтобы быть настоящим. В своем «Заратустре» Ницше представлял современников как существ, обладающих огромным ухом, уродливыми людьми, превратившимися в этот единственный орган слуха, но при этом переставшими что-либо слышать. Сегодня это уродство — не в том, что люди превратились в один сплошной слух, скорее мы становимся одним страшным глазом с наушниками. Вслед за ним другой философ, Хайдеггер, предложил нам «слушать язык», как будто мы должны различить в нем, и особенно в поэзии, скрытые, шепчущие в отдалении голоса. Эти призывы двух философов — не допускать, чтобы все проникало в наш слух, не позволять, чтобы зрение претендовало на проникновение в суть вещей — могут послужить предостережением: мы можем трансформировать его в парадоксальное «смотреть, слушая», то есть в непривычную практику, позволяющую нам ослабить «метафизику зрения» (назовем это так), внеся в нее, с большим трудом и нежеланием, своего рода поправку или нарушение. И из процесса неясного происхождения она превратится в возможный разрыв экрана, к которому мы прикованы, с последующей попыткой освободиться на какой-то момент (или при помощи небольшого искажения) от взгляда, постоянно и повсюду наблюдающего за нами. Возможно, утраченное нами внимание будет, таким образом, остаточной мощностью, возможностью, которую мы еще не полностью исчерпали. Но этого недостаточно. Существенно важно понять, говоря о нашей повседневной практике, что подразумевает внимание, каких оно требует от нас трансформаций. Опытным полигоном в данном случае становятся наши отношения с другими людьми. Эти «другие» могут быть кем угодно, теми, кого мы встречаем вне дома в обычных жизненных отношениях, случайно, или теми, с кем мы разговариваем по телефону: это может быть наш друг, кто-то, кто живет поблизости, постоянно присутствует рядом, или же тот, кого мы совсем не знаем, случайный незнакомец. В любом случае он — это не мы, он никогда не становится альтер эго, всегда остается иным, отличным от нас, в нем есть нечто чуждое. Слушать — не значит устранить эту «чуждость», напротив, внимание проявляется, только если мы отталкиваемся от этого качества и учитываем его, только если мы можем каким-то образом принять и присвоить себе его отличие, его «чуждое» существо. Лишь если мы активизируем в себе зону чуждости, скажем, параллельную и совпадающую с его. Современная философия, по крайней мере, значительная ее часть, настаивала на важности и трудности встречи с другим, от Левинаса до Дерриды (и его школы, в частности в Нанси), если привести в пример хотя бы пару имен. Быть может, именно Деррида глубже всего проник в этот вопрос, исследуя в некоторых своих последних произведениях, как может происходить процесс «слушания». Если условия этого совершенно не автоматического «события» подразумевают, что другой «неожиданно появляется» в нашей обыденной жизни и каким-то образом должен вызвать растерянность и смущение, то чтобы по-настоящему слушать его, пишет Деррида, мы должны изобрести жест понимания, попытаться настроиться на общую тональность. Не требуется почти ничего, чтобы эта встреча окончилась провалом, если мы с самого начала претендуем на обладание своеобразным «ухом»: достаточно нюанса, полутона, неверной интонации, чтобы внимание, казавшееся столь очевидным, растворилось. Деррида напоминает нам о древнееврейском «шибболете», о том, как именно мы произносим слово, какую используем модуляцию, незначительное мимическое движение или жест рукой, которым мы его сопровождаем. Нет даже необходимости в слове, чтобы сформировалась гармония, достаточно открытости, а зачастую молчание подходит для этого гораздо больше, чем тысяча слов, как это прекрасно знают преподаватели. Это происходит всегда, когда встреча с другими является ставкой в игре на выигрыш. Можно кричать: «Послушайте меня!» Можно считать, что поддерживать дисциплину в классе более или менее авторитарным способом — это обязательное предварительное условие для завоевания внимания. Но именно так, как это часто и бывает, невозможно добиться того, чтобы вас слушали, и слова преподавателя выскальзывают из головы учеников или даже оказываются перелиты (уже лишенными жизни) в их конспекты. Чтобы реализовать процесс внимательного слушания, необходимо, следовательно, освоить практику, совершенно непривычную для сегодняшнего общества: обнаружить своего рода пустоту внутри нас, обеспечить себе ментальное пространство (а также физическое), через которое так называемое гостеприимство (в свое время эта тема была крайне популярна, а теперь стала столь же невостребованна в современной мысли) перестает быть простым колебанием воздуха и становится конкретной возможностью услышать другого. Да, но кто сегодня возьмет на себя такой труд? Ритмы и обычаи бешеной повседневности, постоянное ускорение, к которому нас вынуждают, подталкивают в противоположном направлении. Если слушать так сложно, то зачем тратить на этот процесс столько усилий? И вот мы продолжаем непрестанно говорить, обращаясь к маленьким и большим аудиториям глухих слушателей, а в результате и сами становимся глухи. Давайте сделаем хотя бы одно усилие и начнем прислушиваться к тому, что говорим мы сами.