«Зимняя вишня». «Мир больше никогда не будет прежним» — так часто пишут в фейсбуке. Бывают случаи, когда это утверждение стоит понимать буквально. Есть названия — городов, улиц, фильмов, спектаклей, — которые действительно больше никогда не будут прежними после того, что с ними произошло. До трагедии в Кемерове у словосочетания «зимняя вишня» была одна основная ассоциация — одноименный фильм. Теперь же, когда мы услышим или увидим эти два слова, перед нами возникнут не герои любимой мелодрамы, а черный дым, горящее здание и опустошенные горем глаза родителей, чьи дети погибли. А если в такси мы вдруг услышим песню Анжелики Варум «Зимняя вишня» и слова «Никто ни в чем не виноват», поежимся: уж очень символично эта подзабытая уже песенка 90-х звучит 20 лет спустя. События, подобные кемеровским, заставляют привычные нам словосочетания распадаться на части, ослабевать, как бы отдавая, жертвуя часть себя трагедии. Беслан больше никогда не будет просто названием города, а «Норд-Ост» — названием ветра или спектакля. Ассоциацией к наименованию «Курск» будет не город, а подлодка и трагическая гибель ее экипажа. А если сказать «Булгария», первое, о чем подумают, — это крушение теплохода, а не древнее государство. Таких названий, которые ассоциируются с трагедиями, в России становится все больше и больше. Горе забирает не только жизни людей — оно забирает жизни привычных нам слов, превращая фильмы, спектакли и города в синонимы страшных катастроф, которые так и остаются безнаказанными. Запасной выход, контактный зоопарк. В кемеровской трагедии вообще оказалось много слов-символов, которые очень точно отражают реальность. «Мы все заперты в этом зоопарке!» — кричала женщина на стихийном митинге (в торговом центре, как известно, сгорел контактный зоопарк с двумястами животными). Но важно тут не только и не столько слово «зоопарк» как синоним общественного и политического пространства, потерявшего адекватность (не случайно одним из самых распространенных комментариев к высказываниям политиков о трагедии было «Иногда все-таки лучше молчать»). Важно и слово «контактный», внезапно открывшее или в очередной раз подтвердившее страшную правду: отсутствие этого самого контакта между властью и обществом, между людьми и чиновниками, между родителями, которые рвутся спасать детей, и теми, кто говорит: «У нас план, не положено». Бесправные, не имеющие слова, нужные для того, чтобы в определенный момент покормить, — это не только о животных, но и о людях. Таким же символическим стало и словосочетание «запасной выход». Пожар в Кемерове перевернул его значение: запасной выход — это выход, который заколочен, закрыт; обманка, не дающая никакого альтернативного пути. В российской действительности слова часто попадают в Зазеркалье. Достаточно вспомнить словосочетание «адекватный (он же симметричный) ответ», которое давно стало синонимом не симметричного, а алогичного, необъяснимого ответа, как правило, бьющего по своим, а не по чужим. «Запасной выход» — такая же подмена. Символ тяжелых замков, запертых дверей, нехватки воздуха. Выхода нет, мы заперты в этом зоопарке. Бузотеры пиарятся. Но главными словами-подменами, гостями из страшного Зазеркалья я бы назвала слова «демография», «бузотеры», «пиариться», «удар в спину». Разговорное слово «бузотер» вообще не очень ходовое, а тут вдруг мы услышали его от кемеровского губернатора Амана Тулеева: он назвал так тех, кто после случившегося в «Зимней вишне» собрался на городской митинг. Бузотер — это скандалист, задира, а буза — возня, драка. Бузотер обычно скандалит на пустом месте. Назвав так тех, кто пришел обратиться к власти с требованием обнародовать правдивую информацию о жертвах, найти и наказать виновных, Тулеев, по сути, сказал: «Ваше горе — ничто, ерунда, а вы скандалите на пустом месте». Это вроде бы безобидное, не оскорбительное на вид слово на самом деле хуже всех возможных прямых оскорблений: оно обесценивает человеческие чувства, указывает, как «правильно скорбеть» о погибших. Таким же обесценивающим любые чувства и действия словом в последнее время стал глагол «пиариться». Его используют в любой ситуации, когда человек публично заявляет о себе. Критикуешь власть — пиаришься, занимаешься благотворительностью — пиаришься на больных детях, рассказываешь открыто о пережитом горе — пиаришься на смерти родственников. «Пиар» в понимании людей, которые употребляют это слово именно так, не имеет моральных и этических границ. Именно поэтому, как они полагают, пиариться можно даже на своей собственной трагедии. Искренности не существует, как бы говорят нам те, кто разбрасывается обвинениями в «пиаре» в ответ на любой мало-мальски публичный жест. «Ты что на горе пиаришься?» — сказал человеку, который потерял в пожаре всю семью, кемеровский вице-губернатор Цивилев. И даже то, что он сначала не знал, с кем говорит, — не оправдание. Показательно то, что именно этот глагол первым пришел ему в голову на встрече с людьми. В мире, где на смерти любимых людей «пиарятся», где, если горюешь, ты бузотер, где не требуют справедливости, а «раскачивают лодку», нет места и таким простым словам, как «люди», «сочувствие», «сострадание», «горе». Человеческое горе в этом перевернутом мире называют «ударом в спину Путину», соболезнования высказывают не тем, кто на самом деле пострадал, людей называют «населением», а их смерть — «демографической потерей». Пожар в Кемерове отбросил нас еще дальше в Зазеркалье, показал, как перевернутая реальность все плотнее смыкается вокруг нас. И запасных выходов скоро не останется; если только те, на которых висят замки.
