Сын кадрового офицера, он поневоле кочевал вместе с родителями по южным губерниям, по Херсонской степи, ничего отрадного не находя ни в домашнем укладе, ни в провинциальном захолустье. «Сколько тут накипелось скуки, досады, грусти, отчаяния, ненависти ко всему окружающему, ко всему родному, к целой России?» – восклицал Печерин позже в воспоминаниях, получивших название «Замогильных записок». Не в лучшее время, только в конце 1820-х годов, определился он на историко-филологический факультет Петербургского университета. Однако сумел отличиться в освоении античности. А в марте 1833 года был направлен в Берлин – доучиваться и готовиться к профессорству. К собственным впечатлениям от России, увиденной изнутри и извне, добавилось влияние Байрона, и через год с небольшим, в июле 1834-го, Печерин отослал в Петербург письмо со стихами, которые сам со временем окрестил «безумными»:Как сладостно – отчизну ненавидетьИ жадно ждать ее уничиженья!И в разрушении отчизны видетьВсемирного денницу возрожденья!(Я этим набожных господ обидетьНе думал: всяк свое имеет мненье.Любить? – любить умеет всякий нищий,А ненависть – сердец могучих пища!)…………………………………………….........Тогда в конвульсиях рука трепещетИ огненная кровь кипит рекоюИ, как звезда, кинжал пред оком блещет,И в темный путь манит меня с собою…Я твой! я твой! –пусть мне навстречу хлещетВесь океан гремящею волною!..Дотла сожгу ваш… храм двуглавый,И буду Герострат, но с большей славой!Тем не менее после двух лет, проведенных в Западной Европе, после серьезных занятий в Берлине и путешествий по Швейцарии и Италии, Печерин вернулся в Россию, в течение семестра с успехом читал лекции по греческой словесности в Московском университете, но в отпуск попросился в Берлин, был отпущен, уехал и на этот раз остался на Западе навсегда. «Важнейшие поступки моей жизни были внушены естественным инстинктом самосохранения, – писал Печерин впоследствии. – Я бежал из России, как бегут из зачумленного города. Тут нечего рассуждать – чума никого не щадит – особенно людей слабого сложения. А я предчувствовал, предвидел, я был уверен, что если б я остался в России, то с моим слабым и мягким характером я бы непременно сделался подлейшим верноподданным чиновником или попал бы в Сибирь ни за что ни про что. Я бежал не оглядываясь для того, чтобы сохранить в себе человеческое достоинство».Окончательно Печерин разрывает со своим прошлым в 1840 году, отрекшись от православия и приняв католичество. Вскоре он стал послушником, через год принял пострижение, а еще через два года – священнический сан.В апреле 1853 года Герцен посетил Печерина в одном из лондонских монастырей и оставил в «Былом и думах» описание глубокого старика, которому на самом деле исполнилось всего сорок пять лет: «Лицо его было старо, старше лет; видно было, что под этими морщинами много прошло, и прошло tout de bon1, то есть умерло, оставив только свои надгробные следы в чертах. Искусственный клерикальный покой, которым, особенно монахи, как сулемой, заморяют целые стороны сердца и ума, был уже и в его речи, и во всех движениях».После этой встречи двух русских эмигрантов Печерин письмом попросил Герцена рассказать, как он представляет себе обновление России, перестройку ее общественного порядка. Герцен ответил, что возлагает надежды на развитие науки и образования, на успехи цивилизации. Печерин ужаснулся. «Что будет с нами, когда ваше образование одержит победу? – написал он, противопо-ставляя апологии материи апологию духа. – Для вас наука – всё, альфа и омега. Не та обширная наука, которая обнимает все способности человека, видимое и невидимое, наука – так, как ее понимал мир до сих пор; но наука ограниченная, узкая, наука материальная, которая разбирает и рассекает вещество и ничего не знает, кроме него. Химия, механика, технология, пар, электричество, великая наука пить и есть, поклонение личности… Если эта наука восторжествует, горе нам! Во времена гонений римских императоров христиане имели, по крайней мере, возможность бегства в степи Египта… А куда бежать от тиранства вашей материальной цивилизации? Она сглаживает горы, вырывает каналы, прокладывает железные дороги, посылает пароходы, журналы ее проникают до раскаленных пустынь Африки, до непроходимых лесов Америки… где же найти убежище от тиранства материи, которая больше и больше овладевает всем?.. Стоило ли покидать Россию из-за умственного каприза? Россия именно начала с науки так, как вы ее понимаете, она продолжает наукой… Материальная наука составляла всегда ее силу. Но мы, верующие в бессмертную душу и в будущий мир, какое нам дело до этой цивилизации настоящей минуты? Россия никогда не будет меня иметь своим подданным».При встрече Герцен попросил у Печерина его стихи, которые ходили по рукам в Петербурге двадцатью годами раньше. Печерин назвал свои юношеские произведения ничтожными, удивился, что они могут кого-то интересовать. От предложения их опубликовать уклонился. Однако Герцен, получив из России рукопись поэмы Печерина «Pot-pourri, или Чего хочешь, того просишь» (1833), опубликовал ее в 1861 году в Лондоне в журнале «Полярная звезда» и в сборнике «Русская потаенная литература» (здесь под заглавием «Торжество смерти»). У Достоевского в «Бесах» поэма Печерина пересказана как либеральная фантасмагория, сочиненная в юности героем романа Степаном Трофимовичем Верховенским.Печерин не позволил истории вылепить из него что-нибудь по уже существующим образцам. Он сам стал скульптором своего лица.