До конца недели на Новой сцене Национального театра русской драмы можно увидеть необычное представление - двуязычную версию шекспировских "Ромео и Джульетты". Авторы спектакля, в котором участвуют молодые немецкие и украинские артисты, перед началом показов тревожились - сумеют ли найти контакт на сцене представители разных театральных школ. Опасения были абсолютно излишни - оказалось, что язык штампов вполне интернационален.
Появлением в Киеве очередной версии "Ромео и Джульетты" публика, скорее всего, обязана переводчице Алле Рыбиковой, уже несколько лет активно сотрудничающей с Национальным театром русской драмы. Причем не только в сугубо профессиональном качестве, но и в качестве предприимчивого менеджера. Благодаря госпоже Рыбиковой в Киеве дважды устраивались чтения современных немецких пьес, при ее непосредственном участии появились в репертуаре Русской драмы осуществленные немецкими постановщиками спектакли "Кто убил Эмилию Галотти?" по Готфриду Лессингу и "Norway. Today" Игоря Бауэршима. Инициатива создания совместного немецко-украинского молодежного спектакля, безусловно, тоже исходила от этой расторопной и сообразительной женщины.
Идея, что ни говори, привлекательная - и в политическом, и в творческом смысле. Можно догадываться, о чем, задумывая проект, писали в обращениях к потенциальным спонсорам и грантодателям его авторы. Наверняка, о диалоге культур, пресловутой евроинтеграции, экспериментальном поиске нового театрального языка. Как бы там ни было, но в августе в Мюнхене начались совместные репетиции шекспировской трагедии группой молодых артистов Национального театра русской драмы и воспитанниками Баварской театральной академии. В сентябре они продолжились в Киеве.
Творческий итог исследования хрестоматийного текста актерами разных театральных школ оказался в некотором роде парадоксален. Спектакль, энергию которого должны были, по замыслу постановщиков, катализировать ментальные различия между исполнителями ролей представителей враждующих кланов Монтекки и Капулетти (первых играют немецкие актеры, вторых - украинские), главным образом, изумляет однотипностью поведения одних и других. Меньше всего следует считать это заслугой режиссера Катрин Кацубко. Мысль о том, что гримаса ненависти одинакова у любого народа, равно как и светлый лик любви, конечно, теоретически извлечь из рассказанной со сцены истории можно. Но гораздо естественнее оказывается другой вывод: постановочные и исполнительские клише в разных театральных культурах совершенно аналогичны.
Украинских и немецких артистов отличаешь, скорее, по характеру темперамента: немцы сдержаннее в выражении эмоций, украинцы не прочь лишний раз похлопотать лицом и форсировать голос. Но в способе решения роли принципиальных различий не обнаруживается, по крайней мере в нынешней постановке. Актер, что давно является бедой украинских спектаклей и чем, как выясняется, инфицированы и немецкие исполнители, предпочитает выражать на сцене не подлинное чувство или мысль, а изображать те или иные состояния - злобу, ревность, капризность, гнев, веселье.
Это порождает имитацию, искусственность и, в конечном счете, приблизительность сценического рассказа. Постановщики "Ромео и Джульетты" категорически отказались от титров или синхронного перевода, руководствуясь плодотворной идеей, что движение в современном театре куда важнее, чем слова, а парламентерами актерской эмоции являются мимика, жест и интонация. Однако язык чувств в спектакле, в котором, в общем, хватает внешней моторики и экспрессии (в сцене бала герои, к примеру, бойко, как на деревенской свадьбе, отплясывают под "Ты ж мене пидманула" в исполнении Олега Скрипки), оказывается до обидного беден. И даже в знаменитой сцене утреннего расставания обреченных любовников нервная украинская Джульетта (Наталья Шевченко) и непробудно сонный немецкий Ромео (Штефан Штрассер) потчуют зрителей манной кашей условной лирики там, где должна была бы вскипать настоящая страсть.
