Московский дом фотографии открыл в парижском "Пассаж де Рец" выставку "Визуальное оружие. Советский фотомонтаж 1917-1953 годов". Она проходит в рамках 14-го Парижского месяца фотографии.
Если быть последовательными и согласиться с тем, что фотомонтаж - это жанр, определяющей характеристикой которого является вырезание и соединение в свободном порядке различных фотоизображений, то самыми ранними фотомонтажами будут портретики, вырезанные из студийных фотографий и вклеенные в акварельные пейзажи,- альбомное рукоделие, вошедшее в моду в последние десятилетия XIX века. С распространением фотографии то, что позже назовут фотомонтажом, было апроприировано и "народным творчеством". В деревенских домах до сих пор можно встретить "иконостасы", составленные из портретов родственников, украшенных вырезанными откуда-то цветами, пейзажами, надписями и от руки пририсованными картинками.
Возвести игру с ножницами и фотобумагой в ранг искусства догадались, естественно, радикалы. Точного времени и места возникновения фотомонтажа не знает никто. Но очевидно, что это был следующий за игрой кубистов с коллажированием эксперимент. Так, например, немецкий художник, мастер фотомонтажа 1920-1930-х годов Джон Хартфильд вспоминал об открытках, которые он и его друг Георг Гросс посылали друзьям на фронт в годы первой мировой войны. Это была пестрая смесь из реклам собачьего корма, винных этикеток, строчек из песен, вырезанных ножницами фотографий. Никакой цензор не пропустил бы такое послание, будь оно написано словами. Богатейший потенциал создания новых смыслов и коррекции действительности, заложенный в (ох как верили в это при изобретении фотографии!) объективнейшем и правдивейшем из изобразительных искусств, оценили очень близко. И если в Европе фотомонтаж оставался прежде всего уделом художественных интеллектуалов, то в Советском Союзе его быстро поставили на службу режиму, превратив искусство изощренных ассоциаций в искусство революционных масс.
Выставка, сочиненная Московским домом фотографии при помощи собственных фондов, вещей из частных собраний и кельнской галереи Алекса Лахмана, несмотря на воинствующий заголовок, рассказывает прежде всего о самом жанре. Здесь и обложка первой выполненной фотомонтажом книги - родченковская "Про это" Маяковского (1923). Здесь и киноплакаты, и разнообразнейшие агитки (воспевание достижений пожарной службы, советских инженеров-гидрологов, воинов Красной армии в боях за Халхин-Гол, высадки на Северный полюс, хлебозаводов, текстильной промышленности), и строжайше выверенные фотомонтажи с военной или политической тематикой (грозные парады, с лупой отмеренные группы ответственных работников, в которых не должно быть ни одного вчера еще уместного, а сегодня абсолютно лишнего участника, небесное парение товарища Сталина над своим народом).
Различная, иногда до полной противоположности, поэтика фотомонтажа в таком изобилии немного стирается. А жаль - присутствие или отсутствие в изображении текста, игры с фигурами разных масштабов, соединение разновременных объектов - все это азбука фотомонтажа, не вникнув в которую рискуешь воспринять всю выставку как тотальный апофеоз пропагандистского искусства. Особый изыск экспозиции - показ различных состояний фотомонтажа: от ручной выделки эскиза, где видны неровности вырезания и следы клея, до супертиражного воспроизведения в журналах и плакатах. Перед нами же ни больше ни меньше как почти сорок лет жизни этого искусства - жизни очень яркой, очень звездной (имена все сплошь первого ряда: Александр Родченко, Варвара Степанова, Эль Лисицкий, Петр Галадьев, Дзига Вертов) и очень разнообразной. Искусство бедных и для бедных, своеобразный лубок XX века, фотомонтаж в эти годы из рафинированного конструктивистского кунштюка превратился в язык официальной пропаганды, и путь от создания новых смыслов к конструированию новой, более "правильной" действительности простым никак не назовешь. Маяковский говорил, что Родченко имеет "боевые заслуги" перед искусством фотомонтажа. И речь тут не о политике - в начале своей жизни фотомонтаж был прежде всего орудием художественной воли. Для того чтобы вернуться в это состояние, ему надо было пройти сорок лет своего советского апофеоза, проклятье послесталинских десятилетий и вновь стать одним из жанров изобразительного искусства.
