В галерее RA иерусалимские пейзажи и живописные вариации на темы библейских сюжетов представил киевский художник Матвей Вайсберг. "Сцены из Танаха" Матвей Вайсберг задумывал по мотивам гравюр Ганса Гольбейна. Только не тех, которые принято вызывать из памяти, когда речь идет о немецком графике и живописце, расположившемся где-то посредине между Возрождением и барокко. То есть вспоминать знаменитые "Пляски смерти" на выставке хоть и рекомендуется, но только после того, как все обязательные ассоциации с иллюстрациями Гольбейна к Ветхому Завету будут отыграны.

Самое рискованное в идее Матвея Вайсберга и есть попытка переложить языком живописи стилистику классической гравюры. Как испытание возможностей живописи эксперимент исключительно интересный - требуется ни много ни мало перевести объемное в плоскостное, иначе говоря, превратить офорт в картину. То, чем занимается художник в этом цикле, нужно, вероятно, назвать лепкой: своих библейских персонажей Матвей Вайсберг не просто выводит кистью на полотне, а складывает, собирает из напластований многих слоев краски. Получившееся в итоге - все эти выпуклые силуэты Ирода, Соломона, Давида, Моисея - можно с полным правом считать скульптурой. Хотя экскурс в параллельные искусства обогащает в результате именно живопись - ее традиционные возможности Матвей Вайсберг решительно обновляет своими объемными формами. Все довольно просто: стоило появиться объему, и к цветовой палитре добавилась еще одна краска - тень, которую отбрасывает на полотно каждая из фигур.

Во всем, что касается самих сюжетов, автор цикла ориентировался, понятно, на идеального посетителя. Такому и без слов ясно, какой из этих мутноватых силуэтов принадлежит Соломону, где пятна тени на холсте означают стаю саранчи, где - народ, выходящий из Египта, а где остаются просто пятнами и не обозначают ничего. Великие графики XVI века своей публике доверяли меньше - Ганс Гольбейн, во всяком случае, посчитал нужным иллюстрации к Ветхому Завету сопроводить ссылками на соответствующий стих и главу. В зале киевской галереи по этой славной практике вздыхали немногие. Например, корреспондент, которому пришлось извлекать выгоду из собственного невежества, пока идеальная публика переходила от картины к картине, понимающе причмокивала и глубокомысленно молчала. Оказалось, что выгода имеется, причем немалая - скажем, можно играть со сценами и сюжетами, произвольно сводя одно с другим. А можно просто махнуть на сюжеты рукой, дать себе слово обязательно в ближайшие выходные перечитать всю ту громаду, которую иудеи называют Танахом, а христиане Ветхим Заветом, и тогда просто рассматривать первоклассную живопись. Которая, между прочим, в глазах невежды выигрывает примерно так же, как услышанное стихотворение на непонятном языке.

В самых общих чертах живопись Матвея Вайсберга о великих одиночках и огромном скоплении народа, всегда чего-то ждущего у стоп своих царей и патриархов. О невероятной концентрации истории на этом малом участке пространства - отсюда, кстати, и теснота, буквально ощутимая почти в каждой работе. Об интенсивности каждой минуты, которую проживает народ со своими титанами,- разлитое в атмосфере напряжение любую фигуру делает похожей на пляшущего Давида или Моисея, истончившегося в слух перед огненными кущами. О том, что все это можно переживать как дело сугубо интимное, и тогда для толп народа и титанов будет достаточно полотна размером с обложку школьной тетрадки. И еще о том, что земля, где все это происходило, готова произвести на свет еще какую угодно историю - об этом у Матвея Вайсберга имеется отдельный пейзажный цикл, тоже включенный в "Сцены из Танаха".