С начала войны, вошедшей в историю Израиля под названием Второй ливанской, минуло ровно два года. В результате обмена на родину уже возвращены тела Эхуда Гольдвассера и Эльдада Регева, похищение которых «Хезбаллой» явилось формальным поводом для ввода войск в Ливан, и многие обозреватели уже назвали похороны солдат реальным окончанием войны. Но по-прежнему остаются вопросы – почему Израиль проиграл и как ему пережить этот проигрыш.
Казалось бы, «июльская война», как её называют в арабском мире, отразилась только на жизни израильтян и ливанцев, однако взволновала она и жителей России, чему я был свидетелем множество раз.
Критерии победы
В Москву из Израиля я приехал вскоре после прекращения огня, и только ленивый не задавал мне вопросов о случившемся конфликте. Точнее всего (как, собственно говоря, и должно быть) их сформулировал классик российской кинодраматургии, лауреат премии «Оскар» Валентин Константинович Черных: «Почему евреи так плохо воевали?». Я пытался вяло и, скорей всего, неубедительно объяснять многочисленные причины, повлиявшие на результат кампании, но ввиду того, что сам не мог однозначно ответить – чем же закончилась та война, до конца оценен не был.
Удивило меня тогда то, что вполне израильские мифы о непобедимости израильской же армии (порожденные, вероятней всего, небывалым успехом в Шестидневной войне) довольно сильно укоренились и в сознании россиян. Это, конечно, приятно, но слишком далеко от реальности.
Не могу настаивать, что и ныне я могу объяснить все то, что случилось два года назад, но за это время в ближневосточном регионе произошло немало событий, которые помогают рассмотреть прошедшую войну в некоем подобии исторической перспективы.
Вообще, что такое победа в современной войне? Какими критериями мы руководствуемся для того, чтобы утверждать, что одна страна победила другую? Всегда ли мнение граждан страны, участвовавшей в военном столкновении, совпадает с «официальными» результатами кампании? Как хорошо было раньше. Одна армия уничтожала другую, завоевывались территории, платились контрибуции, образовывались десятки тысяч пленных, подписывались акты о капитуляции...
Однако далеко не всегда первоначальные результаты войны соответствовали окончательным выводам историков. Точнее, не всегда победившая сторона умела воспользоваться результатами своей победы. Историки, в свою очередь, лишь констатировали возникновение новой реальности.
К примеру, кто победил во Второй иракской кампании? Армия США за несколько недель разгромила армию Ирака (впрочем, та особо и не сопротивлялась, понимая бессмысленность данной затеи). С традиционной точки зрения результат войны однозначен: победили американцы, показательно казнив Саддама Хусейна, дабы убедить собственный народ в целесообразности военного вторжения. Но сегодня, по прошествии нескольких лет с официального окончания военных действий, этого не смогут утверждать даже самые отчаянные сторонники иракской кампании, включая президента США Джорджа Буша.
Аналогичная ситуация сложилась и в Афганистане. Армии союзников быстро подавили сопротивление талибов, но на сегодняшний день они контролируют почти всю страну, за исключением разве что резиденции президента Хамида Карзая. О том, кто в Афганистане главный, полезно уточнить у христианских проповедников из Южной Кореи, проведших долгие месяцы в заложниках, благо сегодня они уже могут рассказать об этом.
Но вернемся ко Второй ливанской. Совершенно очевидно, что её военный аспект уже привел к необратимым изменениям в сознании. Например, концепция о возможности выиграть войну с воздуха, почерпнутая израильским командованием из американской военной доктрины, сегодня отнюдь не популярна. Понятно, что нынешние ВВС могут очень многое, но далеко не все. А в случае с полупартизанскими армиями, да еще и располагающимися в гуще гражданского населения, авиация вообще малоэффективна.
Более того, в подобной войне современное разрушительное оружие, зачастую, проигрывает морально устаревшему, менее мощному, но более простому.
Ферзи и пешки
Несложно проследить, когда государство добивается безоговорочной военной победы, например, как это было в том же Израиле в тех же войнах Шестидневной в 1967 году и Судного дня в 1973-м. Среди многих составляющих успеха один аспект совершенно необходим: интересы государства и подавляющего большинства населяющего его народа должны быть тождественны. Граждане обязаны не только всецело поддерживать свое государство, но и точно понимать все цели и задачи военного противостояния.
В таком случае не слишком большую роль играет даже то, как развиваются военные действия и кто их первый начал. В Шестидневной войне израильская авиация первой нанесла удар по египетским аэродромам, и вся война проходила со значительной израильской инициативой. В войне Судного дня все было наоборот: Израиль был атакован армиями арабских стран, и первая часть войны сводилась к перманентному перевесу арабов, занимавших все большие территории. Результат, в итоге, был одинаковым в обоих случаях: войска арабских стран разгромлены (иное дело, как Израиль распорядился достигнутыми победами, но это предмет для отдельного разговора).
В те далекие годы численность населения еврейского государства колебалось в районе двух миллионов человек. Но эти люди понимали происходящие глобальные процессы так же, как и руководство страны. Это не означает того, что в Израиле царило полное единомыслие, а «народ и партия» были едины во всем, - отнюдь нет. Как и ныне шла напряженная борьба политических партий за власть, как и теперь существовали проблемы общинные, религиозные, проблемы самоидентификации. Но все это задвигалось на второй план сразу же, как только становилось понятно, что «отечество в опасности».
Человек, «откосивший» от службы в армии, становился изгоем не в силу существовавших законов, а потому что таково было умонастроение его соотечественников. Вписаться в существующее общество шансов у «отказника» действительно было немного, и речь идет не только о юношах 18-20 лет. Резервистская служба в Израиле до недавнего времени продолжалась до 49 лет, и все взрослое мужское население страны терпеливо посещало военные сборы.
Перед началом войны Судного дня мобилизации резервистов не было, и многие мужчины находились за границей. Никто не мешал им повременить с возвращением в государство, которое ведет кровопролитную войну. Однако такие случаи находятся в категории статистической погрешности. Десятки тысяч человек бросились на первые же авиарейсы и направились на фронт даже не заезжая домой.
Нынешняя ситуация в Израиле принципиально иная. В государстве проживает более семи миллионов граждан. Это уже не та маленькая страна, где все друг друга знают. При этом властные структуры и народ настолько разошлись в своем понимании большинства происходящих в мире и стране процессов, что это становится проблемой для существования государства гораздо большей, чем конфронтация с исламским миром.
Служба в армии перестала быть делом «чести, доблести и геройства»: около половины молодых людей Израиля сегодня игнорируют призыв. Причем речь идет не только о детях из ортодоксальных семей и детях израильских арабов, традиционно не подлежащих призыву (в процентном отношении их стало очень много среди сверстников за счет огромной рождаемости в данных секторах населения), но и выходцев из семей вполне светских, которые всегда составляли костяк ЦАХАЛа (Армия обороны Израиля).
Да и отношение общества к данному явлению кардинально изменилось. К сумевшим избежать армейскую службу ровесники относятся, скорее, с завистью, а не с презрением, как это случалось ранее. Естественно, что и мотивация тех, кто все же идет выполнять свой долг, заметно снижается: обидно терять три года юности, а затем еще и долгие десятилетия ходить на резервистские сборы, когда половина твоих сограждан этого не делают.
Впрочем, не это главное. Большинство молодых людей, проходящих срочную военную службу, не понимают планов и концепций властей, а следовательно – и своего подлинного места в деле защиты родины. Теряется критерий – кто друг, кто враг и зачем солдаты находятся там, куда их послало государство. Причем это не слишком зависит от личных политических пристрастий молодых людей. Недовольны все - и правые, и левые. Война из главного дела народа превращается в непонятные, практически «грязные делишки» правительства. Соответственно, военнослужащие становятся пешками в данной игре.
Конечно, отношения власти и граждан нередко строятся по похожей схеме. Но на войне, по-прежнему, часто убивают. Слишком часто. Во Второй ливанской погибло около 120 израильских солдат и офицеров, чьих-то отцов, мужей, братьев, сестер, детей. И разошедшееся с властью общество начинает ощущать себя оскорбленным, проигравшим в случае любой войны. И тогда логика «победитель-проигравший» уже не действует. Совершенно не важно, как на самом деле окончилась война.
В ожидании мифа
Скорей всего, в далекой перспективе для Израиля полезно, что данная война была. Ее далеко не однозначный исход, вероятно, также пойдет государству на пользу. Но вот что делать с тем, что народ чувствует себя проигравшим? Уже два года данный факт оказывается для общества незаживающей раной. И это притом, что абсолютное большинство граждан отнеслись к началу ливанской кампании весьма позитивно. На призывные пункты явились не только 100 процентов вызванных туда, но и тысячи добровольцев.
Никаких претензий к действиям солдат по результатам многочисленных послевоенных проверок ни у одной комиссии не возникло: низшие чины сражались мужественно. И провластные структуры должны были очень постараться, чтобы растерять такой кредит доверия, настроить против себя солдат и их близких.
И последнее. Я не верю в то, что распад связей между государством и обществом может касаться каких-либо одних институтов и не касаться других. Так не бывает. Несмотря на все описанное выше, ЦАХАЛ все еще остается действительно народной армией, в которой не существует разделения между бойцами срочной службы и резервистами. И все проблемы государства и общества влияют на нее в первую очередь. Пускай это влияние в связи с единоначалием и подчинением старшим по званию, на первый взгляд, не так заметно. Но от этого оно не менее глубоко. И если пропасть между народом и властью будет расти, то возможности вооруженных сил будут падать, какое бы современное оружие для армии не приобреталось и какие бы учения не проводились.
Государства и общества всегда трудно расстаются со своими мифами. Особенно, когда эти мифы героические и тешат самолюбие. Но рано или поздно это происходит. Главное, не пропустить момента, когда миф из красивой сказки и приятных воспоминаний начинать приносить реальный вред. Именно в этот момент государство и общество должны быть готовы к продуктивному диалогу. Именно в таком случае новые красивые мифы еще появятся.