«Либеральная критика премьера сводится к тому, что недовольные просто хотят – при сохранении той же политики – поучаствовать в распределении, примерить на себя роли властителей. Они так и не объяснили, чем им плоха экономическая или социальная политика правительства», – рассказал газете ВЗГЛЯД директор Института глобализации и социальных движений, социолог Борис Кагарлицкий. В среду на первом же пленарном заседании Госдумы нового созыва  «Единая Россия» избрала спикером экс-главу администрации президента Сергея Нарышкина, а оппозиция, в том числе и  левая, обещавшая сдать мандаты и бороться за отмену итогов выборов, довольствовалась несколькими комитетами.
Тем временем несистемная оппозиция готовится ко второму крупному протестному митингу, попутно громко выясняя отношения.
Владимир Путин в свою очередь призвал  «прекращать кормить Москву» и пообещал  вложить в «новую индустриализацию» России сорок три триллиона рублей.
Президент Дмитрий Медведев в четверг обозначил параметры радикальной политической реформы, предполагающей выборность губернаторов,  упрощение процедуры регистрации новых партий,  изменение порядка формирования Госдумы и  избирательных комиссий.
По мнению  директора Института глобализации и социальных движений, социолога Бориса Кагарлицкого, либеральная оппозиция загоняет себя в тупик, протест действительно зреет, но имеет в регионах свою, социальную, специфику, а власть еще может выиграть борьбу за благосклонность масс.
ВЗГЛЯД: Борис Юльевич, как можно оценить политические реформы, предложенные президентом? Хватит ли их?
Борис Кагарлицкий:  Медведев озвучил повестку дня для будущего президента, речь идет о достаточно серьезных изменениях, и это своего рода завещание Путину, которое должно в идеале примирить людей с существующим положением дел. Это правильно, но политический кризис уже начался, а с серьезнейшим кризисом экономическим мы столкнемся в ближайшие месяцы.
Предложенные президентом элементы политического компромисса серьезно упираются в фактор времени. Примут ли все политические предложения Медведева единороссы? Как долго решения будут прорабатываться? Год? Полгода?
Прямое выполнение озвученных инициатив – приостановка выборов президента, но этого не случится, а значит, воспользоваться плодами реформ граждане смогут лишь в следующем избирательном цикле. Достаточно ли этого для снижения протестных настроений? Думаю, что этого мало. ВЗГЛЯД: О протесте. Почему системные, но оппозиционные КПРФ и «Справедливая Россия», будучи левыми партиями, не слишком готовы представлять собственно левого избирателя с его запросами?
Б.К.: На самом деле то, что в России в парламент прошли четыре партии, а не три или две, – это отчасти дань традиции, отчасти – реверанс в сторону европейских представлений о партийной системе. У нас нет партий. К левым или правым все это не имеет никакого отношения. КПРФ и «СР» – филиалы власти, поэтому заявления о том, что «ЕР» «украла голоса» у КПРФ – это разговор о том, что «Единая Россия» обокрала саму себя.
Ведь протест связан не с тем, что люди недовольны «украденными голосами». Недовольны они совсем по другому поводу.
ВЗГЛЯД: По какому?
Б.К.: Людям не нравится социальная ситуация, то, что они отчуждены от политической жизни. Многим перестала нравиться власть, и вот общественность дождалась во многом случайного и малозначимого повода, чтобы выразить свое отношение к ней.
ВЗГЛЯД: А правые, которых все так опасались, страшные ужасные националисты, фанаты и прочие герои 2010-го – что с ними, где они, почему их не видно?
Б.К.: Все не совсем так просто. Правые и ультраправые присутствовали на Болотной площади и были серьезным раздражителем для подавляющей части толпы. Эти структуры есть, конечно, но они оказались маргинальны. Произошло то, о чем я писал еще год назад: националисты представляются сильными только на фоне общей апатии.
Суть состоит в том, что правые имеют очень высокий мобилизационный потенциал и очень узкую социальную базу. У левых – обратная ситуация: множество сторонников, но способность обеспечить хоть какую-то мобилизацию своих симпатизантов патологически низкая.
ВЗГЛЯД: С чем это может быть связано?
Б.К.:   По большому счету левый актив вообще не интересуется ничем, кроме самого себя, то есть этим людям даже задача мобилизовать своих сторонников, кому-то что-то объяснить не кажется привлекательной. Меня потрясло на Болотной площади то, что левые пришли с листовками, но отдавать свою агитацию «чужим» попросту боялись. Они раздавали листовки друг другу: троцкисты – сталинистам, а сталинисты –   анархистам, анархисты в свою очередь – социал-демократам предлагали свою газету. Левые – субкультура, которая не только не может выйти за пределы самой себя, но и боится этого. Хотя понять людей можно. Они долгое время существовали во враждебной среде и чувствуют себя своеобразными «хранителями огня». Для работы в массах нужны не просто иные, а прямо противоположные навыки и качества.
ВЗГЛЯД: Есть ли возможность появления «новых левых»?
Б.К.: В России левое движение будет возникать   на волне общественных выступлений, из среды социальных движений, из числа участников протестов, которые вчера еще были аполитичными людьми, но у которых действительно есть прямой запрос на социальную политику, на защиту собственных интересов. Эти люди, естественно, не находят ответа ни у представителей системных партий, что бы те ни говорили, ни у существующего левого актива, который в значительной степени социально недееспособен. Этот новый активизм действительно способен изменить ситуацию.
ВЗГЛЯД: Однако пока на митингах хозяевами себя чувствует либеральная оппозиция...
Б.К.: Здесь очень показательно, очень символично и явно было разделение между площадью Революции и Болотной площадью 10 декабря. Либеральные вожди призывали всех идти на Болотную, сделав все возможное, чтобы попытка проведения параллельного митинга на площади Революции не состоялась. Они мотивировали это необходимостью объединить силы, но на самом деле произошел очень серьезный раскол, причем содержательный, а вовсе не технический. Принципиальное свойство Болотной – это подконтрольная ситуация, а площадь Революции, как это первоначально планировалось, должна была стать митингом в значительной мере стихийным, скорее всего, со свободным микрофоном. Для обывателя, наблюдающего со стороны, все это кажется не слишком существенным: какая разница, где собираться? Но в действительности речь шла о том, кому собираться, о чем говорить, зачем собираться и как собираться.
Раскол произошел на политическом уровне. Вторая часть этого раскола – это разрыв между митингами в провинции и в Москве, и тут местами доходит до гротеска. Пару дней назад в Воронеже был очередной митинг за честные и демократические выборы, который прошел по инициативе местной КПРФ. И начался он с минуты молчания в память товарища Ким Чен Ира. Провинциальные митинги в большинстве случаев выдвигали вообще другие лозунги, нежели московские, там два-три слова говорили о выборах, просто для порядка, и тут же переходили к совершенно другим темам. Как раз к тем, которые действительно важны для подавляющей массы людей: о зарплатах, о пенсиях, о транспортной ситуации, о расходовании денег в городе, о том, что местное начальство ворует и так далее. Но принималась – автоматически – списанная со столичного варианта резолюция, за нее голосовали и расходились.
На самом деле в регионах мы видим очень рыхлое разнородное движение, и именно поэтому оно, скорее всего, будет в ближайшее время практически непобедимо. Различные группы и течения обнаружили, что вместе как-то спокойнее, веселее и безопаснее бороться с властью, и поэтому начинается уже стихийный процесс, который поддерживает сам себя.
ВЗГЛЯД: Между тем никакой опасности даже для местной власти этот процесс не представляет, как видится?
Б.К.: Понимаете, происходит описанный классиками революционный процесс. То, что на первом этапе это движение взяли под контроль представители даже не оппозиции как таковой, а просто либерального бомонда, – это тоже нормально, мы это наблюдали в истории неоднократно. Парадокс в другом. Если наша ситуация чем-то отличается от классических сценариев революционного кризиса, то отличается лишь тем, что у нас уже все грамотные, все образованные, все читали и историю Французской революции, и историю Русской революции, и много других важных и полезных книг. Этот факт, как ни странно, приводит к еще более неадекватным действиям. От многого знания происходит беда сплошная. Поэтому российские либералы, которые очень боятся любой социальной тематики, заняли позицию, блокирующую для них возможность добиться даже своих собственных минимальных целей. Известно, что либеральная буржуазия становится контрреволюционной на определенном этапе революции. Даже в рамках буржуазной революции, кстати. Но это происходит после того, как она достигает своих целей. А тут ещё ничего не достигнуто, а люди при одном только слове «революция» впадают в панику.
ВЗГЛЯД: И в этой ситуации, когда левые слабы, правые слабы, Немцов и Навальный делят митинги, приходит Путин и все исправляет, где надо, закручивает гайки, где надо, откручивает?
Б.К.: Да, я думаю, это один из прорабатываемых сценариев. Но дело ведь вообще не в Путине. Либеральная критика премьера сводится к тому, что недовольные просто хотят – при сохранении той же политики – поучаствовать в распределении, примерить на себя роли властителей. Они так и не объяснили, чем им плоха экономическая или социальная политика правительства. Но социальный запрос населения, разумеется, совсем иной, далекий от либеральных мифов.
Проблема в том, что политика, которая сейчас проводится, слишком укоренена в бюрократии. Чиновничество сильно мешает, это факт, признаваемый всеми, но попытка хотя бы скорректировать (не говоря уж об изменении) политику приведет к дезорганизации управления и слому всех элитных механизмов. Феномен Путина состоял как раз в том, что и элитный консенсус сохранялся, и запросы низов выполнялись: и овцы были целы, и волки сыты. Однако кризис уничтожил саму возможность реализации такой схемы, и это очень драматичная ситуация. Нужно все разбалансировать, что очень опасно, потому что ты своими же руками создаешь себе огромное количество врагов в аппарате, но необязательно завоевываешь массовую популярность. Огромные риски.
ВЗГЛЯД: Возможен ли какой-то вариант «огня по штабам»? Путин уже призвал разобраться с энергетикой...
Б.К.: Для этого надо быть Мао Цзедуном.
ВЗГЛЯД: А если в мягком варианте?
Б.К.: Не пройдет. Смысл ведь именно в том, что Мао действовал предельно жестко и в предельно короткие сроки, никто и опомниться не успел. К тому же хаос «культурной революции» был очень внутренне сложной ситуацией, Мао приходилось многим жертвовать, в том числе и своими ближайшими сторонниками.
Отрубать кошке хвост по частям – это рано или поздно дождаться, пока кошка вцепится тебе в лицо.
ВЗГЛЯД: Что можно сделать, чтобы не отрубать?
Б.К.: В нашем случае может сработать аргентинский сценарий. Из элиты выдвигается незнакомая фигура, часть бюрократии ее поддерживает. Такой фигурой был Нестор Киршнер, бывший губернатором скромной провинции Санта-Крус, членом Хустисиалистской партии. Он вдруг вышел из задних рядов и сумел одержать победу на выборах в 2003 году. Но уже очевидно, что наши элиты твердо настроены на избрание президентом Владимира Путина, так что, боюсь, этого сценария не будет по объективным причинам. Решение уже принято, и власть будет его придерживаться.