Каким будет послевоенное устройство Сирии? Ответ на этот вопрос приходится искать России, поскольку сами сирийцы им откровенно пренебрегают, а Запад по-прежнему пытается сделать все по-своему, невзирая на реальное положение дел на фронте. Как следствие, важный для всего мира проект почти целиком зависит от «русской мысли». После серии&В переговоров в Сочи&В акцент в сирийском урегулировании делается на создании конституционных основ послевоенного устройства государства. Для их согласования и предназначен будущий Конгресс народов Сирии, который изначально был назначен на 18 ноября, но впоследствии&В перенесен. Дело оказалось сложнее задуманного: приходится внушать сирийской оппозиции мысль о необходимости заниматься именно конституционными принципами, а не сиюминутными формальностями. Несмотря на объективную&В военную победу Дамаска,&В лозунг «Асад должен уйти» по-прежнему существует.
Впрочем, это самая легкая из проблем, которые приходится решать.
Дискуссии в основном вертятся вокруг двух проектов конституции, разработанных в Москве.&В Странам – гарантам перемирия&В и приравненным к ним приходить делать за оппозицию ту работу, которую профессиональные борцы с режимом Башара Асада не смогли сделать за пять лет, а именно – объединять их.
Для гражданской войны в Сирии в принципе характерно огромное количество словесной мишуры, в первую очередь – громких заявлений об объединении или переименовании тех или иных вооруженных групп. Как результат – огромное число участников разнообразных конференций в Астане, Женеве, Эр-Рияде, Катаре. Некоторых приходится сажать за стол переговоров путем пинков и затрещин «Калибрами», а некоторых нельзя не пригласить, исходя из восточных принципов уважения, хотя практического смысла в их присутствии нет. Число участников конференций от 500 до 1000 человек – уже привычная цифра, и сотрудники протокола от объемов нагрузки седеют просто на глазах. И порой очень хочется поинтересоваться – а кто вообще все эти люди?
Праздник непослушания
Оппозиционные группы чаще не доверяют друг другу, чем Дамаску или Москве. Иногда – высказывают недоверие той или площадке, где им «не оказали должного уважения». Так, на проходящей прямо сейчас конференции в столице Саудовской Аравии, которую обозначили как «Эр-Рияд-2», не присутствуют те сирийские оппозиционеры, кто ранее участвовал в «Эр-Рияд-1», поскольку посчитали происходящее формальностью и взяли курс на Сочи (и все равно – одних только руководителей делегаций набралось 150 человек).
При этом участники «Эр-Рияд-1» согласились с резолюцией, принятой в Астане, которую некоторые вооруженные группы отвергали «из принципа» – испугавшись, что астанинским процессом Москва заменит женевский процесс. А формальный глава части оппозиции, «объединенный переговорщик» в Женеве ибывший премьер-министр Сирии Рияд Хиджаб как настаивал по личным причинам на «Башар должен уйти», так и продолжает это делать, чем вызвал резкую реакцию Сергея Лаврова. Со своей стороны саудиты предпринимают титанически усилия, чтобы сместить Хаджиба с позиции «главного переговорщика», которую он однажды занял в силу того, что стал самым высокопоставленным беженцем из Дамаска. А ведь оппозиционером он никогда не был, напротив, был одним из самых убежденных сторонников Асада. До сих пор не ясно, что он такое умудрился натворить за два месяца премьерства, что Башар его уволил.

Президент Ирана Хасан Роухани, президент России Владимир Путин и президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган на переговорах по Сирии в Сочи (фото: Kremlin Pool/Global Look Press)

Таким образом, сформатировать оппозиционные группировки в нечто более-менее единое – задача посложнее, чем физически разбить их поодиночке. Причем задача это не столько даже дипломатическая, сколько организационная, а к переходу к мирному строительству в Сирии она по большому счету имеет лишь косвенное отношение. Сейчас не только сами оппозиционеры, но и многие комментаторы серьезно увлечены «формированием коалиций» и виртуальным «оказанием уважения», что увлекательно в плане обустройства конференций, но бессмысленно при определении реального будущего страны.
Тут все дело в принципах, а они как раз не сложные. Сирия остается единой в рамках международно признанных границ. В то же время ее новая государственная модель должна учитывать результаты войны и по возможности устранить ее глубинные причины. Это не такая уж невыполнимая задача, если не работать в режиме пастушьей собаки колли, сгоняя в одно место упрямящихся оппозиционеров и «оказывая им уважение», а определять те самые причины,&В которые и привели к войне.&В 
Удивительно, но те оппозиционные группы, которые имеют некоторую реальную поддержку «на земле», куда более продуктивны в плане переговоров, нежели сугубо эмигрантские группы. По крайней мере, они готовы к проведению выборов и не выставляют заведомо невозможных условий типа «Башар должен уйти». Конечно, тут тоже есть свои сложности, например некоторые хотят кусок власти прямо сейчас – на некий «переходный период», будто забыли, что войну вообще-то выиграл Асад, что на двое не 2014-й и что это оказывать уважение победившей стороне.
Видимо,&В изменения на фронте&В плохо просматривается из Абу-Даби или Парижа. До некоторых это постепенно доходит, но многие все еще живут в мире розовых единорогов, вкушающих одуванчики, который возник у них в голове в результате безудержного финансирования и «моральной поддержки» из США и Саудовской Аравии в последние пять лет.
По ливанской модели
С международно-признанными границами Сирии все вроде бы однозначно. Это вопрос не столько внутрисирийский, сколько для стран-гарантов и соседей. Проблема&В в Идлибе,&В за который в теории&В должна отвечать Турция.&В 
Анкаре не собирается что-либо аннексировать, за что ей большое человеческое спасибо. Ей нужны гарантии границ на курдском направлении, что в принципе достижимо. Но Дамаск действительно беспокоит присутствие на территории страны иностранных войск, в первую очередь, непонятно что там делающего&В американского контингента.&В 
Эвакуация американцев и мелких групп иностранного спецназа (например, итальянского, взявшегося гарантировать интересы итальянского капитала на каскаде плотин на Евфрате) не вопрос переговоров, а вопрос престижа. Они должны уйти по-тихому, не нужно заставлять Трампа выступать с унизительными заявлениями,&В ему и так нелегко.&В Другое дело, что основной принцип американской внешней политики на протяжении уже полувека – «увязывание ежа с ужом». Мол, мы сделаем это, но вы в ответ сделаете то в совершенно другой области жизни.
Сейчас американцы увязывают свое военное присутствие в Сирии с&В присутствием в Сирии Ирана и «Хезболлы»,&В причем явно с подачи Израиля. Это тоже решаемый вопрос, главное – не плодить конспирологические теории «про шиитский коридор от Тегерана до Хайфы».
Далее начинается самое трудоемкое и интересное. В теории в новом сирийском государстве должны быть учтены интересы всех религиозных, этнических и племенных групп, за исключением дискредитировавших себя джихадистов и отдельных особо воинственных племен. Ранее это выливалось в корпение экспертов (в основном российских) над картами-миллиметровками, что тоже часть работы, но тактической. А по части стратегии до сих пор не прояснен главный принцип.
Предлагался «ливанский вариант» – конституционное закрепление государственных позиций по религиозному принципу. Типа: глава государства – алавит, премьер – суннит, глава парламента – христианин или шиит и так далее. При этом парламент двухпалатный: нижняя избирается согласно всеобщему избирательному праву, верхняя – по религиозно-национальным квотам. Отдельной строчкой – самоуправление для отдельных малочисленных, но знаковых общин (например, армян и друзов) и&В автономия Курдистана.
Если понять горскую логику мышления, с курдами договориться проще, чем со многими другими. Они не претендуют на выход за рамки своего этнического ареала, несмотря на то, что после&В взятия Ракки&В туда демонстративно стали переселяться некоторые курдские беженцы и курдский язык на развалинах города сейчас слышен даже чаще, чем арабский. Также публично озвучивались планы фиксации за курдами восточного берега Евфрата. Но все это скорее пропаганда, чем реальные планы: курды торгуются, они делают так всегда везде. Но даже с помощью американцев, даже несмотря на захват нефтяного поля Омар у Дейр-эз-Зора они не смогли отхватить больше территории, чем могут переварить.
При этом опыт&В недавних событий в Ираке&В показал, что за часть нефтяных доходов «прямо сейчас» курды готовы отказаться даже от результатов референдума по вопросу независимости, чем выгодно отличаются от тех народов, для которых независимость дороже денег. Чего больше в таком поведении – сиюминутной жадности или стратегического расчета, конечно, важно, но эту логику можно понять и простить. Главное, чтобы помнили о том, что Башар Асад вернул им гражданские права (его отец Хафез отказывал курдам даже в сирийском гражданстве), но дальнейшие уступки возможны для Дамаска только в ограниченном масштабе.
Переосмысление демократии
У ливанской модели есть существенный недостаток – она не спасает даже сам Ливан от периодических конфликтов и борьбы за власть. Когда-то она казалась чуть ли не универсальным методом успокоения стран со сложным национальным и религиозным составом. Но с 60-х годов прошлого века мир дополнительно усложнился, и простая фиксация присутствия национальных и религиозных групп на неизменной позиции во власти уже не считается решением.

Простой пример: при СССР догорбачевской эпохи в Чечено-Ингушской АО первый секретарь всегда был русским, глава Верховного Совета – чеченцем, премьер – ингушом. И кого это спасло?

В Сирии окопные бои за ту или иную позицию начались уже сейчас. В частности, фиксация президентского поста за алавитами противоречит не только принципу «Башар должен уйти», но и принципу демократии – выборам на общих основаниях. При этом сменяемость власти больше не работает – алавиты легко выработают систему, при которой ротация конкретных персоналий не будет отображаться на их позициях в обществе.
Дополнительно придется вводить квотирование в армии и полиции, что по результатам войны вообще нереально. Это ж не Индия, где некоторые этнические и религиозные группы в армии просто не служат (например, не употребляющие мяса буддисты даже в футбол играть не могут – какая уж тут служба), а офицерский корпус на 70% состоит из сикхов, для которых война – мать родная.
В современной сирийской армии этнический баланс был перекошен по итогам разделения в ходе войны, и отдельно взятые суннитские части приходится принудительно разбавлять офицерами-алавитами и шиитами, чтобы просто не разбежались. Та же ситуация и в полиции, и в мухабаррате, не говоря уже о национальной гвардии и местных ополчениях.
Но алавито-шиитское доминирование – не тот результат, который надеются получить американцы и страны Залива, несмотря на очевидные результаты войны. Наплевать на их мнение можно, но тогда процесс формирования новой Сирии затянется на годы и может довести ситуацию до нового взрыва.
Перевести же стану на обычные для западной демократии рельсы не хотят сами оппозиционеры. Военный разгром не оставил им шанса на выборах, даже если запустить в страну сотни наблюдателей из США и ЕС, которые свое дело знают – любой чих наверняка будет расценен как «нарушение демократических процедур». На уровне местного самоуправления это проблема решается проще – многонациональных сел практически не осталось, а кое-где сформировались целые моноэтнчиеские или мононациональные анклавы, которых раньше не было. В случае с центральной властью и делегированием полномочий местных структур Дамаску все куда сложнее.
При этом нет никакого желания превращать центральную власть в фикцию&В по боснийскому образцу.&В Через какое-то время это автоматически приведет к распаду страны или новой масштабной вспышке насилия.
Сила русской мысли
Печально, но сами сирийцы (как Дамаск, так и оппозиционеры) во всей этой трудоемкой работе практически не заняты. Выработка конституционных принципов как бы сама собой, естественным ходом «повисла» на Москве. Остальные просто сидят и ждут – или же громко настаивают на чем-то своем типа «Башар дойти уйти» или «демократия для всех». Но терпение в этом плане не безгранично.
Большинство оппозиционных групп не представляют себе, что такое дипломатия, или портят ее чисто восточным пониманием компромисса. В такой обстановке, возможно, и правильно, что конституционные принципы привносятся в процесс со стороны. Но пока нет единства по ключевым принципам будущего устройства Сирии, невозможные и предметные переговоры по его деталям.
Тем временем западные партнеры открыто сокрушаются отсутствию какой-либо инициативы со стороны широких масс оппозиции. Мол, почему бы им не создать собственный конгресс хотя бы из 100–150 групп без опоры на какое-либо государство, чтобы, как говорят в Лондоне, «восстановить основные цели революции», то есть свержение правящего режима (там все еще называют происходящее революцией)? В реальности оппозиция давно забыла о «революции», сконцентрирована на формальностях, «уважении» и получении тактических преференций. Но на Западе упрямо настаивают, что основой переговоров должна быть «возможность восстановить свои права, свободу, достоинство и создать государство равноправных граждан и демократических свобод на основе институтов». То есть сперва стулья, а потом деньги вне зависимости от исхода военных действий. «Башар должен уйти» вне зависимости от исхода войны. Так конституционные принципы не выработаешь.
В этой связи результат переговоров в Сочи вызвал почти священное негодование. Кто все эти люди, что ушли с конференции в Эр-Рияде и сделали выбор в пользу Сочи, вопрошают американцы, европейцы и некоторые арабы из числа идейных арабских противников Дамаска. Кто, мол, эти «соглашатели», которые «решают свои тактические вопросы», «забыв о революции»? Причина этих негодований – четкое понимание того, что еще несколько конференций в Эр-Рияде ничего не решат, а вот после Сочи мир уже не будет прежним.
Остается ждать интеллектуального прорыва. И не от конференций и съездов, которые хороши как инструмент «пастушьей собаки», а от экспертов, у которых уже мозг плавится от попыток придумать новую конституцию Сирии и начертить границы новых муниципальных образований.
Тяжелая это работа – тащить из болота страну, в которую ее загнали совсем другие люди.