Студенческая сессия постепенно уходит в прошлое. Ее место занимают более технологичные практики непрерывного контроля успеваемости. Этот процесс обусловлен, в частности, отказом университетов от привычной двухсеместровой организации учебного процесса и заменой ее модульной системой. А также более сложной и дифференцированной системой оценки успеваемости. Вместо традиционной «отлично — хорошо — удовлетворительно — неудовлетворительно» всё чаще используется десятибалльная шкала, которая предполагает множество промежуточных контрольных оценок и их суммирование. Место решающего устного и письменного экзамена занимают тесты, контрольные работы, эссе, рефераты и т.д. Тем самым Экзамен с большой буквы перестает быть ключевым событием студенческой жизни, он растворяется в учебном процессе в целом.

Не будем здесь останавливаться на аргументах, которые приводятся в пользу этих изменений. Все они, конечно, сводятся к тому, что новые формы контроля призваны повысить качество и эффективность обучения. Интереснее взглянуть на социокультурные последствия этих изменений. Экзаменационная сессия — это очень своеобразная культурная форма, которая многие столетия накладывала свой отпечаток на студенчество, формировала целый ряд социальных навыков и представлений, отличавших человека, окончившего университет, от всех прочих.

Во-первых, зададимся вопросом, каков культурный смысл экзамена? В христианской ойкумене, где и возникает современный университет, экзамен, как и всякая социальная форма, является отражением определенного «небесного» порядка. Аналог здесь довольно очевиден: экзамен — это репетиция Страшного суда. Студент, который восходит по ступеням иерархии знания (а путь знания, согласно Августину, это путь приближения души к Богу), во время сдачи экзамена проходит испытание, аналогичное божественному суду. Нам, кстати, ничего не известно об экзаменах в античных школах — Академии или Лицее.

Сдача первой сессии — это своеобразная официальная инициация студента. Ее перевернутым отражением являются неформальные обряды инициации, принятые в самой студенческой среде (в старых университетах эти неформальные ритуалы могут насчитывать столетия истории). Современная экзаменационная форма возникает в рамках католической культуры. Которая, заметим, является довольно мягкой (как и православная). Она не требует постоянного самоконтроля — грехи можно искупить. Прогулявший весь курс студент может блестяще сдать экзамен — смотря по его таланту и умственным способностям. Эта система покровительствует талантам, современная размеренная система контроля — скорее упорным и настойчивым посредственностям.

О чем свидетельствует отказ от экзамена как ключевого события студенческой жизни, переход к формам контроля, растворенным в учебном процессе? Возникает более жесткая и требовательная система. Она приучает к постоянному, непрерывному самоконтролю. Очевидно, это протестантская культура — в том смысле, в каком Макс Вебер рассматривал ее как источник духа современного капитализма. В ней нельзя «искупить» отклонения от нормы, она требует постоянного напряжения. В том, что такой протестантско-капиталистический дух только сейчас проникает в университет, нет ничего необычного — университет очень консервативная и инертная структура. Несмотря на все реформы, он до сих пор сохраняет многие средневековые черты.

Можно взглянуть на этот процесс и более секуляризованно: современная «биовласть», как выражался Фуко, основана на интериоризации внешнего контроля. То есть на механизме, который переводит внешний контроль во внутренний. Внешний, насильственный контроль больше не нужен там, где человек интериоризировал его, превратив в самоконтроль. Рассредоточенный, растворенный в учебном процессе перманентный экзамен как нельзя лучше подходит для того, чтобы превратить студента из объекта контроля в объем самоконтроля.

Решающий экзамен настолько глубоко вошел в плоть нашей культуры, что ее глубокие аналитики всегда уделяли этому событию особое внимание. Например, Зигмунд Фрейд в своем революционном «Толковании сновидений» посвящает отдельный параграф «сновидению об экзамене». Он пишет: «Каждый, кому приходилось держать экзамен на аттестат зрелости, жалуется на упорство, с которым его преследует сновидение, будто он провалился на экзамене, остался на второй год и так далее. Для обладателя академического диплома это типическое сновидение заменяется другим: ему снится, будто он держит экзамены и даже во сне тщетно восстает против них, говоря, что он уже давно практикует, состоит приват-доцентом или находится на службе. Всё это — неизгладимые воспоминания о наказаниях, которые мы претерпеваем в детстве за совершенные проступки и которые пробудились в нашей душе в связи с двумя узловыми пунктами наших учебных занятий, с «dies irae, dies ilia» строгих экзаменов. «Боязнь экзаменов» у невротиков также находит свое подкрепление в этом детском страхе. Мы вышли из детского возраста, и нас не касаются уже больше родители, воспитатели и учителя, которые нас наказывали; неумолимая причинная связь жизни взяла на себя наше дальнейшее воспитание, и нам снятся гимназические или университетские экзамены (а кто из нас тогда не трусил, даже будучи уверен в себе) каждый раз, когда мы боимся, что какое-нибудь дело нам не удастся, потому что мы в чем-нибудь провинились и не сделали так, как нужно, — всякий раз, как мы чувствуем на себе гнет ответственности».

Датское изречение, которое цитирует здесь Фрейд (dies irae, dies ilia), переводится как «День гнева, день этот». Это, отмечает комментатор работы, первая строка католической заупокойной мессы, а в самом тексте реквиема обрисована картина именно Страшного суда — «День гнева, день этот испепелит мир».

Впрочем, Фрейд отмечает, что сновидения об экзамене имеют следующую особенность: нам никогда не снятся экзамены, на которых мы провалились, но лишь те, что мы выдержали. При этом они, как правило, снятся, «когда субъекту предстоит на следующий день ответственный поступок или возможность какого-нибудь постыдного фиаско». Сновидение, чтобы утешить нас, «избирает своим материалом какой-нибудь эпизод из прошлого, при котором наш страх оказался неосновательным и был опровергнут успешным результатом».

Таким образом, лишившись опыта решающего экзамена — а это не только университетская тенденция, ведь натаскивание на сдачу школьных тестов также размывает это понятие, — мы, как следует из анализа Фрейда, лишаемся такого важного источника психологического утешения, как сновидение об экзамене.

Экзамен как решающее событие учебной жизни студента был тесно связан с феноменом учебной сессии, то есть периода, когда студентам отводится особое время на подготовку к сдаче экзаменов. Модульная, а не сессионная организация учебного процесса разрушает этот социальный феномен. Этот процесс стимулируют и некоторые другие особенности коммуникативной организации учебного процесса. Люди старших поколений прекрасно помнят особую атмосферу сессии, когда все съезжаются, например, в общежитие, занимаются перекрестным обучением, читают вместе конспекты отличников, помогают чертить проекты двоечникам и т.д. Сессия была мощнейшим институтом социальной интеграции студентов, которая рождала студенческое сообщество — с его фольклором, традициями, связями, поддерживающимися затем на протяжении всей своей жизни. Мой пожилой тесть — авиационный инженер-конструктор — недавно перенес тяжелую операцию. И в гости на дачу поддержать его в первую очередь приехали именно его студенческие одногруппники.

Будет ли такое возможно для нынешних студентов? Сомневаюсь. Нет сплочения и тесной коммуникации во время сессии. Нет студенческой практики и выездов на картошку. В соответствии с капиталистическим принципом индивидуализма нынешние студенты всё больше каждый сам по себе и сам за себя. Они не ходят даже в библиотеку, которая всегда была местом встречи и коммуникации «ботаников». Тексты, которые надо прочитать, теперь или выложены в интернете, или высылаются преподавателем на коллективный почтовый ящик студентов. Подготовка к экзамену — это сидение за персональным компьютером, а общение протекает в «аське» или через сетевые сайты. Это, конечно, тоже групповая коммуникация, но по форме и по сути она совершенно иная. Студенчество как особая сплоченная социальная корпорация размывается, ее место занимает сообщество индивидов, связанных виртуальными сетями коммуникации.