То, что именно Изабель Юппер и никто другой возглавит самый престижный, стилеобразующий, респектабельный и в то же время радикальный фестиваль в мире, — в этом нет ничего удивительного.

Наоборот, удивительно, что она до сих пор его ни разу не возглавляла. Кому, как не ей: Юппер для французов — «ихнее всё», умница-красавица, пианистка-феминистка, другой, нежели Катрин Денев, символ этой страны.

Если Катрин Денев — дама, леди, икона и культ, то Юппер — интеллектуальная единица, замеченная в таких «неженских» делишках, как, скажем, беседа с философом Бодрийяром чуть ли не на равных.

Ничего не имея против мадам Денев, тоже умницы-красавицы (правда, умницы на свой лад, без излишнего интеллектуальничанья), думаю, с Бодрийяром она всё же не справилась бы…

Впрочем, справедливости ради надо заметить, что мадам Денев на это нисколько не претендует: обе дамы органичны каждая в своем роде. И обе, кстати, не чужды духу эксперимента: Денев в молодости, как вы помните, снималась у Бунюэля — в ролях радикальных, скандальных и эпатирующих.

Юппер — уже в зрелом возрасте — взяла и перешагнула через свой собственный имидж сдержанной интеллигентки, сыграв роль садистки-мазохистки и закомплексованной сволочи в «Пианистке».

Ее не смутило даже то, что Эльфрида Елинек, автор романа, по которому был поставлен этот фильм, называет свою героиню даже «не животным, а растением».

Чуть ли — того хлестче — не микробом.

…В общем, хороший выбор, ничего не скажешь: другие дамы на посту председательш жюри Канна — скажем, Жанна Моро, Лив Ульман или Франсуаза Саган — при всех своих выдающихся достоинствах не столь репрезентативны для такой роли.

Даже Моро — притом что это, возможно, самая великая французская актриса ХХ столетия (равная Анне Маньяни или нашей Ноне Мордюковой) — символизирует скорее классический кинематограф.

Как и Лив Ульман, актриса самого Бергмана. Обе они принадлежат, как ни крути, прошлому. Великому, но — прошлому.

Зато Юппер, как верно заметил нынешний директор Канна Тьерри Фремо, «принадлежит будущему». Много снимается у молодых режиссеров, не страшится духа эксперимента и на дух не выносит коммерцию.

Прямо завидки берут…

Ибо ни одна из наших замечательных женщин, талантливых, красивых и умных, не может в достаточной степени символизировать страну, как это делает Юппер.

Настоящие (а не карикатурные вроде госпожи Арбатовой) феминистки у нас сидят где-то в подполье и пишут умные статьи; мухи и котлеты у нас в России — отдельно… Наши красавицы — просто красавицы, и ничего больше. Как и наши умницы — просто умницы.

Как один мой заумный приятель говорит, «вечно ты жаждешь совершенства, зачем тебе такую-то и такую-то (не будем называть имен) усаживать за один стол с Бодрийяром? Сдался он ей…»

Вот уж точно — ни за каким чертом не сдался.

Как иронически осведомилась прошлогодняя нобелевская лауреатка писательница Дорис Лессинг: странно, сказала она, что женщины до сих пор мечтают выйти за богатых…

Мол, в век, когда нам, женщинам то есть, разрешили голосовать, мечтать о богатом женихе — страшный архаизм.

Прямо XVIII век какой-то, ей-богу.

И то правда, представить, как мадам Юппер сидит и грызет карандаш, закатив глаза в мечтах о богатых женихах, даже как-то странно…

В то же время одна моя умная подруга (правда умная, без дураков) высказалась в противоположном смысле — типа того, что богатый выбирается подсознательно, для зашиты будущих детей.

И, добавлю от себя, его самого — в качестве еще одного ребенка.

Однако мы отвлеклись (так всегда бывает, стоит взглянуть окрест).

Возвращаясь же к предмету разговора, осмелюсь заметить, что во всяком деле мало одного хотения. Хотеть быть свободной — еще не значит ею быть. Так же как и хотеть быть умной, или там бескорыстной, или интеллектуальной.

Можно хотеть быть, скажем, феминисткой и декларировать это свое хотение везде и всюду, превращаясь не в свободную личность, а просто в заурядную хамку. (И, как ни странно, женоненавистницу.) Можно хотеть быть, скажем, доброй и стать ханжой.

Ну и так далее и тому подобное.

Какое отношение это имеет к Юппер?

Да самое прямое.

Ибо она никогда ничего такого специально не хотела, всё само собой получилось: и интеллектуализм, и женственность, и карьера, и пятое, и десятое.

Теперь дело дошло до того, что ее назначают мозговым центром сложнейшего «мужского» организма, то бишь Каннского фестиваля.

Хотя, насколько я помню, чисто феминистских, жестких и непримиримых заявлений, как некоторые наши соотечественницы, она никогда не делала.

Всё само собой получилось.

Само собой.