Заходишь в ЖЖ, в пельменную, в баню, на газетные и журнальные сайты, да куда угодно, — известные и малоизвестные персонажи обсуждают новинки производства, реже — так называемую классику. Мало кому за это приплачивают, но люди не унимаются: ярятся, матерятся, делятся соображениями.

Совсем не так было в 90-е. Тогда киношкой интересовались две-три неприкаянные калеки вроде меня. Как вдруг в загадочном заведении «НИИ киноискусства», где я смотрел всё подряд, неумеренно пил водку и в тесно сплоченной компании редактировал бесполезный журнал «Киноведческие записки», высадился десант: хорошо воспитанные товарищи из не менее странного, чем наш, НИИ философии. То были птенцы гнезда Валерия Подороги, который именно в те времена вошел в моду, и, по моему пристрастному мнению , совершенно заслуженно.

Начитанные молодые люди и девушки со связями возникают в нашем загнивающем квазинаучном заведении, чтобы философствовать и публиковать тексты про мало кому интересное тогда искусство кино.

Помнится, в процессе очередной дружеской пирушки я, искренне недоумевая, поинтересовался у самого продвинутого: «Господи, зачем?!» В смысле почему именно наш глупый нищий балаган, когда на носу, то бишь на повестке дня, модные диссертации с долгосрочными зарубежными командировками и грантами?

Философ элегантно чокнулся и разъяснил: «Никто же не догадывается, что там у нас всё мертвое. Схоластика, заемные абстракции, ж-жуть. Зато на вашей территории, как ни крути, сама жизнь. Именно балаган!»

Припомнил эту незамысловатую историю, прочитав, как всегда, трезвое и точное выступление издателя, а по совместительству философа Александра Иванова: «Недавно Володе исполнилось 50 лет. Я позвонил поздравить его с юбилеем, мы до этого долго не общались. Он обрадовался, был явно тронут, мы очень хорошо поговорили, но при этом всё время чувствовалось, что он в напряжении и ждет какого-то другого, главного звонка. Не скажу, что от Путина, хотя кто знает?.. Мне кажется, для Сорокина такое положение глубоко неорганично — это не его стиль, не его круг, не его целевая аудитория».

Смешно, разве нет?

В коллективном тексте трех известных социологов — Дубина, Гудкова, Левинсона — меня привлекла следующая, в общем-то очевидная, мысль: «История такова, какова структура общества. Чем многообразнее общество, тем больше историй: местных, локальных, групповых, институциональных, каких хотите. У нас организующим началом истории явилась власть, и вся история наша — это «история государства Российского».

Коротко и ясно, так и есть.

Подведем предварительные итоги. Не в том дело, какая идеология у нас на щите — коммунистическая или наоборот. Важно то, что общество однородно, и поэтому не спрячешься никуда. В результате «власть центра» — это такая воронка, куда постепенно затягивает всех и каждого.

Этапы большого пути проиллюстрированы выше. Блистательный Валерий Подорога всю жизнь заочно, но продуктивно учился у французов и разных прочих шведов. Но уже его лишь немногим менее талантливые ученики от скуки и тоски бегут на территорию массовой культуры, где всё еще остается сколько-то социальной энергии, ибо центральная власть по определению строит массы, вкладывается в них, а кино, как известно, для этой цели важнейшее из искусств.

Следующий этап саркастически описан Ивановым: во всех смыслах элитарный художник будто бы ожидает звонка от самого Путина в день своего юбилея. Нельзя не вспомнить при этом Булгакова с Пастернаком и пр.

Наиболее активная часть народонаселения, насытившись и приодевшись, взыскует теперь актуальных социальных мифов, в силу чего, как уже было сказано, готова обсуждать кино в ЖЖ, в пельменной, в бане и, подозреваю, в постели. Однако актуальный миф у нас один, актуальный вопрос один, и это вопрос о власти. История с «Обитаемым островом» феерична: тысячи, сотни тысяч бессмысленных устных и письменных толкований местечкового, в сущности, произведения!

Погодите, совсем скоро на арену выйдет еще и картина Алексея Германа-старшего. Миллионы наших мыслящих тростников разберут картину по секундам, а после сравнят новую экранизацию Стругацких с картиной младшего Бондарчука, которая, как я с ужасом узнал, имеет тенденцию продолжаться!

На русский уже переведены примечательные тексты Брюно Латура, который остроумно демонстрирует, как вещи с технологиями обеспечивают социальное фокусирование, стратификацию и локализацию, которых взыскуют Лев Гудков со товарищи.

Но у нас и вещи, и технологии третируются в угоду будто бы гуманизму. На самом же деле здесь у нас никакой не гуманизм, но антимодернизм. В интервью, которое обязан прочесть и осмыслить всякий пытливый ум, еще один мой герой, философ Вадим Межуев, удивляется нашей с вами ситуации так :

«Первый раз вижу страну, которая считает: мое будущее — это мое прошлое… Почему мы всё время ищем идеалы в прошлом? Как с таким подходом можно жить в истории, объясните мне?.. Абсурдно указывать на наше прошлое как на образец для подражания. Чего хорошего было в нашем прошлом? Крепостное право? Вековое народное бесправие? Что там воспевать? Неужели русская мысль защищала Бенкендорфа, Аракчеева? Почему нашими идеалами стали реакционеры? Уже и декабристы плохие, и Чаадаев, и Герцен. Мы превращаем Достоевского, Толстого в каких-то охранителей, консерваторов. Никогда в жизни они ими не были. Это были люди, которые, живя в России и желая ей добра, хотели сделать русского человека свободным, просвещенным и развитым. Почему свобода — это нерусская ценность? Почему достоинство человека — нерусская ценность? Я совершенно не могу понять ту пропаганду, что льется с экранов телевидения. Мы же губим тем самым страну».

Ну, наверное, все-таки не мы — давайте-ка начнем стратифицироваться хотя бы вот таким нехитрым образом. Начнем с размежевания, с преодоления ложного чувства вины.

Какое-то время симпатично выглядела опустевшая было ниша «кинематограф», но теперь, повторюсь, и на эту территорию понабежали полчища сытых, самонадеянных варваров. Как стратифицироваться? Как и где обрести свою локальную, свою частную, свою непретенциозную правду?!

Россия до сих пор страна открытых пространств и гордых невменяемых кочевников, любимый термин которых «дурак!». Этим словечком они метят новую территорию. После того как вытопчут очередную пограничную полосу.

Один проницательный поэт посвятил Игорю Манцову невзрачное на первый взгляд стихотворение, где здорово схватил существо наших российских проблем:

Человеку к старости нужна
Собственная тесная страна,

Чтоб на расстоянии руки
Положить тяжелые очки.

Позволю себе маленькое уточнение: в молодости «собственная тесная страна» даже нужнее, нужнее!

Хорошее голливудское кино называлось «Некуда бежать». Или это кино придумал я сам? Или сон?

У Некрасова были гениальные, многое объясняющие строки:

Эх, если б зажило плечо,

Тянул бы лямку как медведь.

А кабы к утру умереть,

Так лучше было бы еще.

Индустриальный человек находит забвение в непереносимых физических нагрузках. Вы когда-нибудь разгружали вагоны, бегали марафон? Здоровая, а тем более нездоровая усталость примиряют с ужасом повседневности на раз.

Россия ставит в последние годы опаснейший эксперимент. Объявлена постиндустриальная действительность, «железо» и «лямка» для многих и многих более неактуальны. Но тогда, тогда на рынок неустанно и целенаправленно, как на Западе, должны поставляться качественные образы, непротиворечивые образные системы. Нужна анестезия, ибо повседневность, ежели ты сыт, здоров и ежели приглядишься, исключительно страшна. Вот почему наши люди повалили теперь в кино, вот почему обсуждают его при первой возможности.

Запад знает про эти опасности и про эти социальные технологии хорошо. В фильме Кубрика «Сияние» есть классическая (клиническая) письменная реплика главного героя: «Много работы и никакого веселья (all work and no play) превратили Джека в скучного парня».

Культурный человек! Еще позавчера претендовал на Пулицеровскую премию. А уже сегодня взял ледоруб и почти что убил им малолетнего ребенка с женой.