«С точки зрения многих граждан ученый – это неудачник, у которого не получается заниматься «нормальным делом». Вот продавать огурцы на рынке – думают многие – куда более почтенное занятие, ведь на огурцах можно хорошо заработать», – заявила в интервью газете ВЗГЛЯД Анна Чапман, которая возглавила фонд поддержки молодых ученых «УМА». 22 апреля фонд поддержки молодых ученых «УМА» (Ум, Молодость, Активность) совместно с РАН и фондом «Наука за продление жизни», проводит в Москве крупную научную конференцию  «Генетика старения и продолжительности жизни», в рамках которой перед российскими исследователями выступят известные мировые специалисты: в Большом зале Президиума РАН будут прочитаны семь публичных лекций.
Участие в конференции примут такие «звезды» генетики, как Анджей Бартке, вырастивший мышь, в два раз побившую рекорд продолжительности жизни для этого вида, Дэвид Гемс (Великобритания), первооткрыватель многих генов долголетия, и Клаудио Франчески (Италия), который является одним из ведущих исследователей в европейском проекте «Генетика здорового старения в Европе».
Газета ВЗГЛЯД побеседовала с директором фонда УМА Анной Чапман, пока что известной российской публике совсем не научными достижениями.
ВЗГЛЯД: Анна, как-то неожиданно это сочетание, вы и наука...
Анна Чапман: На самом деле, конечно, вы мало обо мне знаете. Еще живя в Англии, я занималась – как финансист – инновациями в биотех. Инновационные кампании при нашей помощи выходили на IPO. Инвестиции в научные разработки – это на Западе вообще очень развитый и емкий рынок, поэтому опыт взаимодействия науки и бизнеса у меня есть.
ВЗГЛЯД: И в России вы хотите этот опыт повторить?
А.Ч.: Честно говоря, пока нам рано даже думать об этом.
ВЗГЛЯД: Почему?
А.Ч.: Каков сегодня образ российского ученого? С точки зрения многих граждан ученый - это неудачник, у которого не получается заниматься «нормальным делом». Вот продавать огурцы на рынке – думают многие – куда более почтенное занятие, ведь на огурцах можно хорошо заработать. Ученые не пользуются уважением, выбито несколько поколений исследователей, все они просто ушли в коммерцию. В итоге несмотря на то, что у нас в стране живут талантливые люди, способные на великие дела, мы все больше отстаем.
Почему криминальная хроника является важной новостью для вечерних новостей, а выдающееся открытие, внедрение которого потенциально может спасти жизни многих людей – нет?

Вдумайтесь: в 2006 году финансирование всей науки в России было в 200 раз ниже, чем в США и в 80 раз ниже, чем в Китае! Средняя зарплата в РАН – 4 тыс. рублей! Как результат: Россия занимает унизительное 120 место среди 145 стран по цитируемости научных статей, хотя в 1980 году СССР был по этому показателю на третьем месте. С 1990 по 2005 г. наука потеряла более миллиона человек персонала в НИОКР (это почти 58%), средний возраст академика – 72 года, ученого – 60 лет (для сравнения, в западных странах – 45).
ВЗГЛЯД: Стоит думать, что государство эту проблему осознает. То, о чем вы говорите, не единожды ставилось как проблема на самом высоком уровне. Нельзя же сказать, что в российской науке вообще ничего полезного не делается?
А.Ч.: Делается, конечно. Например, система мегагрантов Минобрнауки – это действительно очень важно, очень полезно. Скажем, Томский политехнический университет, который по разным направлениям эти гранты получил, проводит действительно фундаментальные исследования.
Но, я думаю, одних грантов мало, катастрофически мало. Сама грантовая система в том виде, в каком она существует сегодня, не слишком заточена на получение конкретных результатов. Очень часто, когда кончаются деньги гранта, исследования дальше не продолжаются. Ученым ничего не остается, как заполнять кипы отчетных форм.
Не менее важный вопрос – как и по каким критериям они выдаются.  Согласна, что нужно не показывать фамилии пишущих рецензии на отказанные гранты, но все рецензии должны быть доступными для прочтения с внятными причинами отказа.
ВЗГЛЯД: У вас есть какие-то приоритетные научные направления?
А.Ч.: Например, IT и математика не требуют столько внимания по сравнению с физикой, химией и биологией. Конечно, благодаря количеству ученых-физиков и колоссальному советскому заделу физика все еще очень сильна, у нас есть неплохие разработки и, самое главное, очень талантливые аспиранты, не видящие для себя другого будущего. Но основная проблема в физике – это материально-техническая база. Оборудование катастрофически устарело или отсутствует полностью, наши ученые порой не в состоянии из-за этого повторить опыты, описанные в иностранных научных публикациях.
В биохимии у нас дела намного хуже. В США с того момента, когда был расшифрован геном и по настоящий момент, идет настоящая революция в биохимии и генетике, мы же наблюдаем за этим со стороны. Я вообще уверена, что в генетике будут сделаны самые высокие прибыли в следующие 10 лет.
ВЗГЛЯД: Какими могут быть эти открытия?
А.Ч.: Прежде всего, персонализированная медицина. Сейчас, например, онкологическим больным делают химиотерапию, которая помогает далеко не всегда. Нужно выяснять, именно генетически, какой тип рака, как можно лечить его индивидуально.
Отдельная история – борьба со старением, которой будет посвящена наша конференция. Это же огромный масштаб работы по всем направлениям, вплоть, скажем, до полной пересадки кожи.
ВЗГЛЯД: А что может сделать Анна Чапман для помощи науке? Вы же не распоряжаетесь грантами, насколько можно понять.
А.Ч.: Да, мы в ближайшее время не планируем выдавать гранты. Мы ездим по стране, встречаемся с учеными, в основном с молодыми – там огромное количество талантов и подвижников, в регионах. Например, девочки 20 лет с горящими глазами, которые хотят заниматься астрофизикой, они не видят для себя другого будущего, и это потрясающе.
Что касается «а что можно сделать»... Знаете, наверное можно сказать: «Ах, мы такие маленькие, такие несчастные», а можно идти и делать. Разговаривать с людьми. Помогать молодым ученым – изданием научных книг, переводом специализированной литературы, проведением лекций и семинаров с участием крупнейших мировых ученых. И главное – мы будем убеждать людей в том, что России нельзя без науки. Если сейчас этого не понять и не начать предпринимать активные меры, через пять лет российской науки просто не станет.