Премьера «Зенита» состоялась в мае в Каннах – там картина получила приз жюри в программе «Особый взгляд». На прошлой неделе показ прошел на Одесском кинофестивале, где хорватскому фильму не хватило совсем чуть-чуть, чтобы выиграть приз публики: в зрительском голосовании он оказался на втором месте, уступив турецкому «Мустангу» Дениз Гамзе Эргювен. Лента состоит из трех новелл, действие которых происходит в двух деревнях – сербской и хорватской - с разницей в десять лет: в 1991, 2001 и 2011 году. Каждая новелла – история любви, обожженной войной и нетерпимостью. При этом всех влюбленных, вне зависимости от эпохи, играет одна и та же пара актеров. Одесскую публику на встрече с режиссером Далибором Матаничем больше всего интересовало настоящее, но в вопросе «а как там оно сейчас у сербов и хорватов?» явно угадывался другой, сокровенный: а что может ждать всех нас через 20 лет?

— Вы с самого начала знали, что это будет фильм о любви?

— Да. Эту идею я вынашивал много лет. Все началось с моей бабушки. Она меня вырастила и была самым чутким, внимательным и любящим человеком в моей жизни. Но когда речь заходила о девушках, бабушка повторяла одну и ту же фразу: «Пожалуйста, только пусть она будет не из этих». Имелось в виду - не сербкой. И это всегда приводило меня в недоумение. Как человек, в котором столько любви, заботы и понимания, может быть настолько нетерпим и зависим от прошлого?

— В «Зените» шесть главных героев, но актеров всего двое. Почему вы приняли такое решение?

— Это был дополнительный – и очень действенный – способ поиграть со зрительским восприятием. Наглядно показать, что история повторяется. Ничего не меняется, вирус ненависти по-прежнему живет в этих местах. Действие первой новеллы происходит в 1991 году, война еще не началась, но ее предчувствие уже витает в воздухе. Во второй новелле персонажи пытаются как-то справиться с последствиями военного конфликта, с его травмами и ранами, а в третьей остается лишь эхо войны, которое, тем не менее, по-прежнему сильно влияет на всех действующих лиц.

Фильм рассказывает о Балканах, но мне кажется, проблема гораздо шире. Во всем мире люди, чье благополучие пошатнулось, ищут утешение в ксенофобии и религии. Конфликты участились. Греция и Македония, которые до сих пор ведут спор по поводу названия последней. Россия и Украина. Мексика и США. Вы знаете, что Венгрия сейчас строит стену на границе с Сербией, чтобы защитить себя от потока мигрантов? Мы так долго боролись за мир без стен, и ради чего все это было?

— Актеры у вас тоже разной национальности?

— Я их об этом не спрашивал. Но после того, как фильм получил награду в Каннах, некоторые начали возмущаться: «Вы только посмотрите на него, он же взял в хорватский фильм сербских артистов!» Вот тогда я впервые узнал, что, оказывается, и Тихана, и Горан – выходцы из смешанных семей. Но я-то перед съемками смотрел на их способности, а не на то, какого цвета у них паспорта.

— Как вы их нашли?

— Тихана Лазович, на мой взгляд, – лучшая актриса своего поколения на Балканах. И это при том, что она до сих пор учится в академии. Она рождена для экрана. А Горан Маркович – театральный актер, довольно известный, но я с ним никогда раньше не работал.

— Как реагировали на съемочную группу местные жители? Вы рассказывали им, о чем будет картина?

— Места, которые мы снимали, выглядят точно так же, как в 1995-м, когда Хорватия выиграла войну, и сербы бежали из своих деревень. Смотришь на пейзаж - и кажется, что из-за деревьев вот-вот выглянут танки. Люди живут очень бедно. Конечно, я рассказал им, о чем будет кино, и в процессе съемок все были с нами очень милы и приветливы. И знаете, что я заметил? И сербы, и хорваты, которые там живут, постоянно вспоминают Югославию. В этих местах царит сильнейшая ностальгия. И не столько по политической идее единой страны (ее-то как раз многие не одобряют и считают распад закономерным), сколько по мирной и благополучной жизни.

— То есть никаких конфликтов у вас не было?

— У нас лично – нет. Но вот вам характерный пример. Мы снимали в бывшей сербской деревне, которую хорваты заняли после войны. И незадолго до начала работы ко мне подошел православный священник. Он попросился на съемки. Я ответил: «Конечно, приходите, мы будем там-то». Он обрадовался: «Я прекрасно знаю эти места. Приду!». Но как только об этом узнали местные жители, они заявили: «Вот, видите мост на входе? Этот мост он не пересечет». Это случилось прошлым летом, на календаре был 2014 год! Понимаете?

— И что, на съемки он так и не попал?

— Нет, конечно. Сказано же – «мост не пересечет».

— Почему эту территорию не восстанавливают?

— Ее восстанавливают, но очень избирательно и по политическому принципу. Там, где мы снимали, есть две деревни под одним именем. Одна католическая, другая православная. И вот ты заходишь в католическую часть, а там – уличное освещение, все чистенько, новенькие дома. А потом заходишь в православную, а там одни руины. Расстояние между ними – буквально сто метров. Я не знаю, можно ли было избежать войны при распаде Югославии, но мне кажется, что главы всех трех конфессий могли сделать для мира куда больше. Вместо этого они лишь подлили масла в огонь. И им никто не противостоял. Никому не хотелось стать тем парнем из «Левиафана».

— Вы имеете в виду «Левиафан» Андрея Звягинцева?

— Именно. Я посмотрел эту картину год назад на кинофестивале в сербском Паличе. Я там был в жюри, и мы с коллегами присудили фильму главный приз. Ох, как я был зол на мэра, на священника, на всех этих ребят! Потому что я увидел в этой истории не Россию, а Хорватию. Да, у нас все не так бесцеремонно, чуть больше сладких речей и реверансов. Но суть системы – та же, абсолютно варварская. А этот мэр! Я как-то сразу вспомнил мэра Загреба.

— В титрах значатся сербские и словенские продюсеры. Трудно было их найти?

— Мирослав Могорович, продюсер с сербской стороны, с которым мы вместе приехали в Одессу, - мой хороший друг, мы знакомы очень давно. Никаких проблем в этой сфере не возникало. Люди искусства после войны первыми начали налаживать контакты. Сейчас многие хорватские актеры играют в Сербии и Боснии, и это совершенно нормально. У нас один язык и одна культура, что нам делить?

— Здесь, в Одессе, я смотрела фильмы из национального конкурса и вдруг поняла, что российское и украинское кино теперь идут разными дорогами. Как это было в Сербии и Хорватии?

— У нас было сильное разделение в 90-е годы. На Хорватии оно сказалось ужасно. Я в то время был студентом, много ходил в кино, и после хорватских фильмов меня тянуло блевать. Все синефилы знали: если картина сербская, то она, с большой долей вероятности, окажется хорошей. Если хорватская, то это будет катастрофа. Видите ли, в чем дело: сербские режиссеры шли против течения. Они снимали кино в оппозиции к режиму, и это было прекрасное кино. А хорватские авторы целовали задницы политикам и следовали курсу правящей партии. Цензуры как таковой не было – была самоцензура. А она всегда убивает искусство.

— А как сейчас?

— Где-то с начала нулевых ситуация в Хорватии начала меняться. Эти перемены совпали со сменой правительства и сменой курса. У нас появился HAVC – Хорватский аудиовизуальный центр, национальное агентство, которое поддерживает кинопроизводство в стране. Он создан по образу и подобию аналогичных организаций Франции, Дании и Великобритании. Молодые режиссеры у нас снимают очень интересное кино. И с современной Сербией, как мне кажется, мы теперь движемся в одном направлении.

— У вас в каждой новелле появляется надгробный камень с портретом. Это, пожалуй, самый навязчивый образ фильма…

— И очень для меня важный. Это одна из причин появления нетерпимости. Могилы в этом регионе повсюду. И когда кто-то хочет посеять ненависть, он первым делом апеллирует к мертвецам, которые лежат в этой земле.

— А почему нельзя апеллировать к мертвым?

— Потому что могилы должны пробуждать сочувствие к людям, которые погибли, а не ненависть к живым. Я знаю, о чем говорю. В последний год войны я потерял нескольких родственников, живших в отдаленных деревнях. В мае 1995 года бомба угодила в здание Академии драматического искусства Загреба, убив одного студента-первокурсника, будущего режиссера. Я вышел оттуда за 40 минут до взрыва. Но мне и в голову не пришло винить в этих событиях всех сербов. Это сделала кучка безумных идиотов.

— Бомба в здание попала случайно или академия была целью?

— Я не считаю это случайностью. Первая вещь, которая попадает под раздачу во время грязной войны, – а эти войны были очень грязными – это культура. Обыватели почему-то всегда думают, что никто не будет атаковать церковь, музей или театр. Как бы не так. Гибель культуры уничтожает в людях самое главное – надежду. Отец моей близкой подруги жил в Боснии, в той части, где соседями были боснийцы и хорваты. Он был директором местной школы и очень талантливым скульптором. Его любили все: и католики, и мусульмане. Самый уважаемый человек в округе. Самый образованный. Когда начался конфликт, его убили первым.