Гражданин, задержанный по подозрению в убийстве шестерых детей, собственной матери и беременной жены, состоял на учете в психдиспансере с диагнозом «шизофрения». О его особенностях было известно не только врачам, но и чиновникам, однако трагедию это не предотвратило. Психиатры говорят о том, что в советское время все было бы сделано совершенно иначе. Следственный комитет, сотрудники которого занимаются расследованием убийства шестерых детей в Нижнем Новгороде, заявил о намерении выяснить «все обстоятельства и причины, которые привели к столь тяжким последствиям. И здесь следствие уже на первоначальном этапе столкнулось с целым комплексом проблем, которые,&В собственно, и стали причиной этой трагедии».
Ведомство обвинило местных чиновников в том, что, несмотря на поступающие сигналы о том, что в семье Беловых не все в порядке, те не предпринимали никаких мер. В отношении начальника управления образования и социально-правовой защиты детства администрации Нижегородского района Нижнего Новгорода Игоря Крючкова уже возбуждено уголовное дело по части третьей статьи 293 УК РФ «Халатность».
Чиновники оправдываются. «Не было ни от физических, ни от юридических лиц заявлений, что детям семьи Беловых угрожает опасность», – заявила замглавы администрации Нижегородского района города по социальным вопросам Екатерина Кутовая, слова которой приводит «Интерфакс».
По ее информации, на учете в комиссии по дела несовершеннолетних семья стоит с 2013 года после обращения из поликлиники, куда одна из дочерей Беловых поступила со шрамом. Она отметила, что за состоянием детей в семье следили и работники детского сада, куда ходили малыши, и от заведующей также не поступало заявлений об угрозе их здоровью.
Она напомнила, что в 2011 году был подан иск о лишении отца детей родительских прав, однако он не был удовлетворен, поскольку об этом просила мать детей.
Кутовая подтвердила, что органы опеки знали о психиатрическом диагнозе отца семейства, поскольку об этом говорилось на суде, но при этом отметила, что по закону этот диагноз не является основанием для лишения родительских прав.
Однако диагноз «шизофрения» вполне может быть основанием для того, чтобы человека, страдающего этим заболеванием, регулярно наблюдали специалисты. А этого, по словам директора департамента здравоохранения Владимирской области Александра Кирюхина, в течение последних 14 лет не происходило». Олег Белов с этим диагнозом стоял на учете у психиатра до 2001 года. В том году прошла так называемая «психиатрическая амнистия». То есть вышел закон, по которому всех больных с подобными диагнозами, если они в состоянии стойкой ремиссии и не опасны для общества, сняли с учета. Поэтому, что с тех пор происходило с Олегом Беловым, врачи не отслеживали и не знают», – приводит слова Кирюхина «Комсомольская правда».
«Так называемые «политические» потребовали, чтобы с них были сняты диагнозы. Да ради Бога!» – прокомментировал ту «амнистию» психиатр-криминалист Михаил Виноградов. Каким образом под нее попал Белов – это вопрос, который, по мнению эксперта, надо адресовать тем, кто имел отношение к той истории.
Участковый врач тольяттинского психдиспансера Максим Малявин, ведущий популярный блог, описывая ситуацию с системой психиатрической помощи, отвечает на вопрос, что делали раньше, если состоящий на учете пациент перестал приходить на прием, и сравнил с нынешней ситуацией. «Посылали медсестру, проведать и пригласить, если больной опасный – просили с ней съездить спецбригаду для страховки. К больным посложнее никаких медсестер не посылали, ездили сами, с той же спецбригадой. У больных был льготный проезд на общественном транспорте (а они обычно очень небогаты, и это важно), и наши уговоры приезжать и показываться не разбивались о вполне логичное «да у меня денег нет до вас добраться». Если же больной активно упорствовал в своем нежелании регулярно видеться с психиатром, а имеющаяся симптоматика не позволяла махнуть на него рукой, то мы имели право получать сведения о нем у того же участкового милиционера или у старшего по дому и соответственно реагировать.
Сейчас – боже упаси, тайна ж личности, и милиционер, то бишь полицейский, пошлет, он теперь нам ничем не обязан. Машину у амбулаторной службы отобрали в конце 90-х. У диспансера есть одна, но она то в аптеку, то анализы повезла, то начальство на совещание. То есть нету. Медсестру послать? Ну, во-первых, ей давно уже проездной не выдают, а мотаться за свои очень небольшие деньги она желанием не горит. К опасному не пошлешь – нельзя так подставлять человека, а спецбригаду у нас тоже забрали и подстраховать некому. Самому поехать? Проездного тоже нет, езжай на свои. Приехали, дверь закрыта, соседи знать ничего не знают. Что делать? Раньше запрос в адресный стол слали, куда человек пропал, нужен очень? Уже лет 10 денег на это не дают», – пишет он и обращает внимание на отсутствие единой базы данных, то есть переехавший в другой город пациент вообще пропадает из поля зрения системы. «Единой базы нет, врач понятия не имеет, что на его территории появилась такая мина замедленного действия, и больной остается безо всякой помощи и присмотра», – рассказывает Малявин.
По данным Минздрава за прошлый год, в России зарегистрировано 4 093 994 душевнобольных. Под диспансерным наблюдением с диагнозом психические расстройства находится 1 565 872 человека (данные на конец 2014 года). В стране работает 314 психиатрических и психоневрологических медицинских организаций, оказывающих медицинскую помощь в стационарных и амбулаторных условиях, сообщает «Русская служба новостей».
Закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» 1992 года запрещает принудительную госпитализацию без судебного решения, так что страдающий душевным заболеванием человек может лечь в больницу либо по своему желанию, либо через суд. Психиатры решения не принимают и находят эту ситуацию неправильной. По мнению психиатра-криминалиста Виноградова, пациентов на учете не проверяют хотя бы потому, что считают это бессмысленным: даже если обнаружится, что у человека проблемы, он может написать отказ от госпитализации. Поэтому работать предпочитают с теми, кто хочет лечиться – таких тоже много.
«У меня участок, который я контролирую, – рассказывает Виноградов о существовавшей ранее системе. – Раз в неделю я дежурю по району. В этот день я оставляю халат и в штатском на служебной машине объезжаю своих больных, которые нуждаются в дополнительном наблюдении. Никто из соседей не знает, что я психиатр. Я прихожу и спрашиваю: «Тут Иван Иванович живет? Как он? Как семья у него?» Беседую с соседями, с женами, с детьми и т.д. У меня под наблюдением находятся все мои пациенты с опасными проявлениями болезни. Если что-то не так, я госпитализирую человека и опять обосновываю вплоть до главного психиатра причину госпитализации».
Эксперт выступает за возвращение советской системы психиатрической помощи и направил в Госдуму свои предложения на этот счет. «В советское время психиатрия строилась по территориальному принципу. Я начинал участковым психиатром, – вспоминает он. – Мой участок был Кутузовский проспект, правительственные здания, почти до Кольцевой. Пример такой. Я дежурю по району. Раздается звонок: «Доктор, у нас соседка с топором, рубит нашу дверь, пытается к нам ворваться». Мы с медсестрой садимся в машину – тогда у нас был «Москвичок» санитарный. Приезжаем. Действительно, возбужденная женщина рвется к соседям с топором. У меня медсестра очень опытная была, я уступил ей «первенство». Она по-женски поговорила с больной – кстати, интеллигентная женщина, преподаватель литературы – и мы уговорили ее поехать с нами на освидетельствование. Она согласилась. Медсестра взяла у нее топор, сели в машину, топор под сиденье водителю, мы справа и слева, она между нами. Приезжаем в «Кащенко». Санитары, увидев, что мы по пандусу въезжаем в приемный покой, подбегают, кладут ее на госпитализацию. Утром я прихожу на разбор, который проводит главврач и начмед, по поводу обоснованности госпитализации. Я докладываю, что было, они беседуют с больной, обследуют и соглашаются со мной. Пишут заключение, с которым я еду к главному психиатру Москвы. Ему докладываю всю ситуацию, подаю заключение главврача и его заместителя, пишу свое объяснение. Главный психиатр Москвы одного из своих помощников отправляет в «Кащенко». Тот подтверждает правомерность госпитализации. Женщину долго лечили, потом она долго наблюдалась.
Что сегодня? «Аптечный стрелок» не захотел лечиться в «Кащенко», написал заявление, и ничего с ним нельзя было сделать. Пришел домой, взял винтовку и расстрелял своих сослуживцев. Другой человек, десятиклассник, пришел в школу с оружием, убил учителя, убил полицейского, тяжело ранил второго. Вот проблема сегодняшней психиатрии».
Он обратил внимание на многочисленные истории, когда недееспособностью больных пользуются воры и мошенники. «Появляются документы, что женщина или мужчина продали свою квартиру. Начинают разбираться – а они психически больные, они не имели права этого делать. И вернуть назад уже нельзя, потому что мошенники перепродают квартиры. Таких случаев очень много. Поэтому сегодня мы ставим вопрос о возвращении советской психиатрии в том виде, в котором она была, конечно, с учетом современных условий и современной оснащенности и диагностики, с тем чтобы мы могли защитить психически больного человека, его семью и тех, кто могут от него пострадать. Не так давно на юго-западе Москвы вдруг выскочил человек с ножом и порезал случайных прохожих. Ему казалось, что на него действуют лучами. Стали разбираться – он лежал в больнице. Сам приходил и уходил, когда хотел. Вот таких случаев в советское время не было».
«Академик Ландау шесть раз с принуждением был госпитализирован в «Кащенко», – рассказал Виноградов. – Я говорю об этом свободно, потому что его жена написала воспоминания о том периоде времени. Он оставался главой института, но время от времени оказывался в психбольнице, получал необходимую помощь. Тогда называли то отделение «академическим», для таких больных».