17 лет назад, 1 декабря 1991 года, более 90,32% населения Украины проголосовало на республиканском референдуме за выход республики из состава Союза ССР. Что бы ни говорили о современной украинской государственности, как бы справедливо ни критиковали тамошнюю политическую и деловую элиту, появление на карте Европы нового государства было вполне легитимно. Приняв 24 августа 1991 года Декларацию о государственном суверенитете, Украина рискнула, в отличие от той же России, пойти на референдум о доверии идее «незалежности». Идея самостоятельного политического развития получила в декабре 91-го всенародную поддержку.

За бытие Украины как суверенного государства голосовали и представители республиканской компартии, и члены националистического «Руха», жители Львовщины и Волыни и русское население Криворожья и Донбасса. Чтобы не быть голословным, приведу только некоторые цифры. За независимость отдали голоса 76,85% жителей Донецкой области, 83,86% жителей Луганской области и (внимание!) 54,19% жителей Крыма. Именно украинский референдум, а не «совет в Вискулях» предопределил судьбу Союза. Сегодня мало кто помнит тезис первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева о том, что «обновленное союзное государство невозможно без Украины».

Однако сегодняшняя Украина — государство с непростой политической судьбой. Говоря об Украине, многие политики и эксперты обращают внимание на такие основополагающие для любого государства проблемы, как незавершенность формирования единой идентичности (не только политической, но даже этнической в случае с украинским этносом), отсутствие четких внешнеполитических приоритетов, жесткое противостояние внутри элиты. Вероятно, не случайным (а в определенной степени даже знаковым) является то, что 17-летие исторического плебисцита совпало с серьезными внутриполитическими и внешнеполитическими дискуссиями в самом украинском государстве. Именно накануне исторической годовщины Украина получила фактический отказ от предоставления ПДЧ в НАТО. Между тем проблема вступления Украины в НАТО является для этой страны также внутриполитической проблемой. И не одной из многих, а одной из ключевых. В значительной степени это вопрос об идентификации граждан одной из крупнейших постсоветских республик. Сегодня среди украинских лидеров нет единства по этому поводу. По словам ветерана западной советологии Збигнева Бжезинского, «в отличие от Грузии в ситуации с Украиной меньше ясности именно с украинской стороны. Нам не вполне понятна позиция Киева». Добавим, что и самому Киеву она не всегда очевидна. Впрочем, и в Москве хотят от Киева того же — большей четкости и предсказуемости ее внешнеполитического курса.

Однако и Москва, и Вашингтон с Брюсселем упускают из виду тот факт, что вопрос о выборе в пользу НАТО или в пользу интеграции с Москвой — это не только проблема споров между «донецкими» и «львовскими». Это серьезный спор, охватывающий все слои украинского общества. В этой связи возникает закономерный вопрос: «Почему по прошествии целых 17 лет те же самые люди, что поддержали украинскую независимость, сегодня радикально расходятся в своем видении того, ради чего эта независимость достигалась?»

Рискну предположить, что 1 декабря 1991 года народ Украины (не этнические украинцы, а всё население республики, включая и русскую общину, численность которой составляла 20% населения) голосовал не столько за государственную независимость, сколько за независимость вообще. За независимость от КПСС и ее идеологии, за независимость от Горбачева и его окружения, за независимость от политической неопределенности в пользу прав, свобод и самостоятельности. Значительная часть тогдашних собратьев по Союзу (к примеру, русских жителей Прибалтики) представляла себе национальный суверенитет исключительно как свободу от московской бюрократии. О том, что независимость — это своя национальная бюрократия, своя валюта и армия, свой язык (для многих на Украине в реальности оказавшийся чужим), самостоятельный экономический курс, разрыв связей с родственниками, друзьями и коллегами в России и других республиках бывшего СССР, мало кто думал. А уж о НАТО или Европейском союзе в городах и областях УССР мало кто имел вообще сколько-нибудь адекватное представление.

Украинская элита, возглавившая независимую страну в 1991 году, практически ничего не сделала для обретения этой «незалежности». Леонид Кравчук, ставший впоследствии первым президентом Украины, фактически поддержал ГКЧП, заявив в прямом телеэфире, что «этого давно ждали». Чего ждали и хороши ли сбывшиеся ожидания, тогдашний председатель Верховного Совета Украины не уточнял. Равно как и не залезал на танк и не призывал к массовым акциям протеста против московских узурпаторов. Территория современной Украины не была собрана «запорожскими рыцарями» или лидерами ОУН или УПА. «Соборная Украина» с Крымом, Галицией, Буковиной и Закарпатьем — дело рук Иосифа Сталина и Никиты Хрущева. Не зря и сегодня во Львове популярна шутка о том, что где-нибудь в Галичине (украинском Пьемонте, по словам Михаила Грушевского) надо поставить памятник лучшему другу всех физкультурников как собирателю Украины.

Просто в 1991 году идея Союза была дискредитирована ее поборниками, а идея независимости виделась многим панацеей от всех бед. Увы, практика оказалась далекой от обещаний проповедников «незалежности». Превращения Украины в Германию или Кувейт не последовало, как не произошло ее скорой интеграции в Евросоюз и НАТО. Обретение же национальной идеи со всеми сопутствующими этому атрибутами вызвало массовую переоценку ценностей и кризис идентичности у постсоветских украинцев, вынужденных теперь по указке сверху изучать наследие великих борцов за свободу — Мазепы, Орлика, Петлюры, Коновальца и Бандеры — и вычеркивать из жизни классическую русскую литературу. Вместе с тем Москва не предоставила Украине какого-то внятного и притягательного политического проекта. Всем своим поведением начиная с 1991 года Москва давала понять, что считает Украину если не временным, то по крайней мере искусственным явлением. Именно подобное отношение к некогда братской республике сработало против российских устремлений. И если в начале 1990-х годов многим в СНГ именно Россия виделась в качестве образца демократии, модернизации, примера федералистской страны, то переход к «управляемой демократии» внутри страны стал рассматриваться (другое дело, насколько обоснованно) как предпосылка для экспорта подобной модели. В этой связи сама Москва, так и не предложив Украине внятной интеграционной стратегии, способствовала ее вестернизации, которая многими в Киеве рассматривается как хотя бы предсказуемый политический курс.

В этой связи, ведя дискуссии об идентичности Украины и ее граждан, нынешним элитным группам этой страны стоило бы задуматься о мотивации голосовавших 17 лет назад. В 1991 году не было голосования за натовскую или пророссийскую Украину. Это была попытка обретения самостоятельной роли. И сегодня Киев мог бы, не становясь одним из многих членов НАТО, сыграть роль связующего звена между Европой и Россией, Европой и СНГ. Это могла бы быть страна, не ангажированная блоками, но одинаково дружественная и России (исторические традиции и сильнейшие социокультурные связи), и Европе (безусловно, украинская культура — часть общеевропейской). Исторически именно Украина во многом способствовала вестернизации России (не территории РФ, а России в более широком социально-культурном контексте). Роль такого российско-европейского моста была бы для Украины гораздо более привлекательна, чем функция одной из младших сестер Четвертого Рима. Такую роль Украины граждане «незалежной державы», голосовавшей 17 лет назад за этот ее статус, приняли бы как разумный объединяющий компромисс. Компромисс, позволяющий идти в Европу вместе с Россией, а не «вместо нее», принося в европейский дом новые идеи и новый смысл.