Шоу «Ледовая симфония» на Первом канале стало достойным итогом «Ледникового периода» — в переносном, конечно, смысле.
Ледовые ТВ-мотивы провоцируют на мрачные постновогодние размышления о переносных смыслах. ТВ уже не первый сезон отнимает у российской зимы ее светлый имидж и добрый ассоциативный ряд.
Раньше спорили, что есть фигурное катание — спорт или искусство. Наконец разобрались — просто коммерческая развлекуха с ремесленной беспечальной ностальгией.
И пошли-поехали устраивать танцевальные телеконкурсы на льду, привлекая в жюри и в конкурсантов настоящих профессионалов льда, балета, театра, а более всего телевидения — главнейшего из искусств, по мнению опять же телевидения.
Этот ледовый аттракцион компрометирует саму идею неустанного творческого труда. Нас приглашают не просто любоваться катанием, но еще и пребывать в потрясении от достижений наших нефигуристов.
Как стоят на коньках, а как едут, а как смотрятся!
Сколько сил и времени во все это вбухано!..
Но не покидает вопрос — а надо ли?
А не лучше ли направить силы и время на что-то более родное для каждого из участников? Почему бы актерам не играть просто в кино и в театре? Ведь без коньков оно всё же удобнее. Почему бы певицам не петь на эстраде или где-то еще? Почему бы телеведущим не вести свои программы, честно далекие от спорта и искусства?
Но нет, аудиторию стараются втянуть в саму ситуацию любования пре-о-до-ле-ни-ем. Участникам трудно, а они всё равно не уходят из суперкоммерческого проекта. Вот мужество...
А всё ради того, чтобы вас, по ту сторону телеящика, порадовать. Похоже, это единственная мотивация, достигающая цели, увы. Никаких иных целей «Ледниковый период» с заключительной «Ледовой симфонией» не достигают.
Телевидение доказывает, что почти любого артиста можно заставить кататься на коньках. На гордом переживании этого чудо нам и предлагают сосредоточиться.
Однако не всякого артиста, как и не всякого режиссера, тренера, хореографа и прочих участников коллективного творчества, можно заставить производить с помощью фигурного катания спортивные или художественные номера. Эту плачевную истину ТВ предпочитает не замечать.
А я вот как-то заметила и не замечать уже не могу. И греет меня лишь то, что ТВ пока не устраивает аналогичного проекта с поэзией, к примеру. Потому как любого артиста точно так же можно научить импровизировать в рифму. Или сочинять стихи на время. И я даже верю, что все внешние признаки стихотворной формы там воплотятся. Но только будет ли это поэзией?
На ледовых шоу главным оказалось музыкальное сопровождение. Музыку ведь можно брать любую. Так что лучше — самую харизматичную, самую любимую, почти святую.
Ледник тревоги нашей уж позади.
Нам Магомаева с Высоцким возвратили.
Только при чем тут фигурное катание? Как будто мы сами, без помощи ТВ, не можем включить ту музыку, которая отвечает нашим душевным потребностям.
«Ледовая симфония» произвела полный заем советских шлягеров. При встрече с ними современная ледовая хореография оказалась абсолютно неконкурентной. И это сравняло впечатления от профессиональных фигуристов и непрофессиональных участников проекта, освоивших коньки.
Алексей Ягудин катался под шлягеры из «Бумбараша», выделывая руками какие-то очень примитивные жесты, иллюстрирующие не столько смысл, сколько слова песни по отдельности.
Алена Бабенко и Роман Костомаров облачились в гимнастерки и гетры-портянки, изображая военный эпос под патетическое «Эх, дороги, пыль да туман».
Но слишком вольно развевающееся во время катания «по дорогам» цветастенькое платьице Алены Бабенко выглядело пошловато — и виновата в этом не актриса, а тот, кто придумал этот танец под эти песни.
Не всякая эстетика поддается переводу в ледовый режим, хотя бы по чисто техническим параметрам.
Еще хуже обстояли дела у Татьяны Навки и Вадима Колганова, пытавшихся кататься от имени Штирлица и его жены под щемящую мелодию Микаэла Таривердиева.
Зрители на трибунах замирали и аплодировали композитору, фильму «Семнадцать мгновений весны», Вячеславу Тихонову и Татьяне Лиозновой, героическому прошлому страны и послевоенной советской мифологии — музыка будила бесконечные ассоциации.
А пара в это время делала довольно заурядные пластические экзерсисы, способные передать лишь некую абстрактную динамику взаимопритяжения и взаимоотталкивания мужчины и женщины. И ни на секунду не возникало ничего сопоставимого с эмоциональным напряжением в сцене «свидания издали» в картине Татьяны Лиозновой.
Еще плачевнее выглядел номер, эксплуатирующий перепетых кем-то другим «Коней» Владимира Высоцкого. И при чем тут повязка на глазах у героя в начале выступления?
Высоцкий всегда пел про тех, кто с открытыми глазами и с открытым забралом, по доброй воле и в трезвом уме идет навстречу трагедии, катастрофе, гибели. Он не пел о тех, кто мечется вслепую...
Я не хочу ставить крест на фигурном катании как на той форме, в которую сложно вживлять противоречивое многослойное содержание, более эфемерное и философски отвлеченное, нежели отношения двоих. Теоретически возможно всё.
Но наше развлекательное телевидение сегодня настолько ограниченно в восприятии человека, что ничего, кроме низведенной до банальности любви, оно не может вложить в номера ледовой программы.
Но и спортом фигурному катанию в телешоу не быть.
Парно катающихся я предлагаю честно именовать «паразвездами». У всех паразвезд была жесткая закономерность — чем более знойны контуры партнерши, тем сложнее переживаются поддержки.
Телевидение явно хочет совместить несовместимое. И чтобы участницы шоу почаще обладали некоторыми объемами, которые можно гордо показывать крупным планом, как в рекламе. И чтобы фигурное катание шло своим чередом.
Камера только и успевала стыдливо отворачиваться от Жанны Фриске, отдувающейся и разве что не отфыркивающейся после своего номера, сложности и гениальности которого, увы, мне оценить не удалось. Камера не знала, с какого ракурса эффектнее заснять Анну Семенович и Веру Брежневу. И оказывалось, что лучшие моменты — это когда они либо еще не начали кататься, либо уже откатались.
Впрочем, камере приходилось и уезжать подальше от Константина Дзю, чья мощная рука предательски вибрировала во время поддержки и грозила обрушить на лед изящную Марию Петрову. Дело спасала эффектная костюмировка Дзю с эполетами и любовь к Дзю как к боксеру.
Ледовая модель ясна — максимум декоративности и аттракционности, минимум поводов для размышлений. Если где-то существует программа по отучиванию широкой телеаудитории от мыслительных процессов, от навыков оценки окружающей реальности и искусства, то телекатание верно этой программе служит.
Если в начале 1990-х благодаря злоупотреблению на ТВ одиозную славу приобрел великий балет «Лебединое озеро», сегодня на роль одиозного символа наших дней напрашивается телешоу с фигурным катанием.
Фигурное катание было столь любимо в советские времена в силу его спонтанной неидеологизированности и невербальности в ту эпоху, когда многие слова и идеи себя изжили.
Сейчас фигурное катание обрастает имиджем пустого досуга, который освобождает человека от гражданских смыслов, от душевного и интеллектуального напряжения — и не терпит эстетической взыскательности.
Некритическое любование квазиспортом и квазиискусством должно доводиться до автоматизма.
Но и этого мало. Чтобы народ не отвлекался от фигурного катания в интервалах между его выходами в эфир, идет сериал «Жаркий лед». В нем культивируется жестокость человеческих отношений в спорте. И культивируется плотоядно, гордо, с апломбом — как идеал этих самых отношений.
Изображая, что страна подсела на ледовую тему, тренер и вдохновитель телешоу Илья Авербух выпускает глянцевый и довольно увесистый журнал «LЁД».
Полистаешь — и заскучаешь по модульной рекламе. Тяжко, когда на 170 страницах участники одного и того же ледового шоу раздают интервью, учат свою аудиторию правильно питаться и правильно жить.
После просмотра этого издания в изумлении осматриваешься по сторонам — странно, однако кругом всё еще происходит жизнь в ботинках, сапогах, кроссовках и туфлях. И ничего, эта жизнь тоже интересна.
В российских культурных традициях сохранялись добрые отношения с зимой. Нас всегда грело то, что Ледовое побоище мы когда-то давно выиграли, и пускай то была не самая большая битва из всех битв. Нас грело и то, что наши родные морозы помогли нам в 1812-м и в 1941-м.
Снегурочка у нас — милая несчастная героиня, гибнущая от любви. Полная противоположность Снежной королеве.
Однако в ХХ веке, возможно в связи с маниакальным устремлением в курортно-пляжный рай, атрибуты зимы стали подвергаться негативному толкованию.
«Лед тронулся», — говорил Остап Бендер, имея в виду перелом от «зимы» к «весне» в авантюрных обстоятельствах. Эпоха отказа от сталинизма получила название оттепели. А длительное напряжение во внешней политике после Второй мировой войны именовалось холодной войной. И даже последствия использования ядерного оружия названы ядерной зимой.
Людей же без пиетета перед гуманистическими ценностями, перед жизнью и смертью в сленге окрестили отморозками. Но их образы уже неактуальны.
Наступает эпоха респектабельно подмороженных и уверенно скользящих.
Русский мыслитель Константин Леонтьев известен своим афоризмом: «Россию надо подморозить — чтобы не гнила». Ледовые телешоу наглядно демонстрируют, насколько устарел предлагаемый метод.
