1. Есть в стране знатоки, утверждающие, что вплоть до финального десятилетия XX века Россия (и Союз) развивалась экстенсивно, то есть продвигаясь в разные стороны света и шаг за шагом строя империю — присоединяя Сибирь и всё последующее. И лишь в последние десятилетия минувшего тысячелетия она уперлась в непреодолимые стены и получила шанс развития интенсивного, то есть не вширь, а вглубь и ввысь.
Другими словами, мобилизуя и концентрируя творческую энергию на достижении новых ступеней совершенства — в духовном поиске, управлении и социальном устройстве, технологиях (гуманитарных и других), образовании и научных изысканиях, добыче полезных ископаемых, производстве вооружений, росте уровня и качества жизни плюс повышении объема и темпов роста ВВП. При этом оставаясь — в сравнении с прежними просторами — в пределах довольно скромных.
Знатоки говорят, это хорошо. Слишком много сил уходило у страны на территориальную экспансию, часто в ущерб другим типам развития, что вело к отставанию во многих областях. А теперь, говорят, можно наверстать упущенное.
Чудесно! Но важно помнить: шанс и есть шанс, но используется он не всегда. А вот Сибирь остается Сибирью: как приросла ею Россия в эпоху расширения, так никакие умельцы по части разрушения империй ничего не смогли с этим поделать.
2.
Было это задолго до постройки магистрали Москва — Владивосток и телеграфа, и потому империя в своей державной поступи не мчалась вслед за транспортными, финансовыми и информационными потоками, а шла не торопясь и на что-нибудь всё время опираясь. И понятно, что роль опоры в этом походе играло не что иное, как острог.
В хорошем смысле слова.
Ибо в изначальном своем значении острог — не тюрьма. А сторожевая крепость.
То есть приходила куда ни на есть ватага казаков, замиряла местных, посильно просвещала их и строила острог, чтоб отражать набеги недругов. Так возникло немало великих и прекрасных сибирских городов — и Тобольск, и Тюмень, и Омск, и Томск, и Красноярск… И вот беспредельные и как бы всё еще не вполне населенные пространства собираются дорогами и сгущаются в точки городов, пульсирующих энергией и в то же время пленяющих спокойствием и размеренностью жизни.
3.
И вот приезжаешь ты, скажем, в Иркутск. Туда, где, сливаясь, шумят струи Иркута и Ангары, омывая, с одной стороны, незыблемое торжество русского духа, а с другой — неспешное поползновение духа китайского. Ведь Китай, он же по-прежнему развивается экстенсивно, строя китайский мир, проникая в дальние и ближние регионы, десантируя там носителей своего языка и культуры. Вот и здесь среди шедевров деревянного зодчества и каменных особняков тихо втерлись лавочки, где мало встретишь европейские лица и редко услышишь русскую речь. Ну а вывесок на языке титульной нации и вовсе полторы на весь квартал… Там, где высились башни Иркутского острога, ныне дыбятся валы китайского товара под надзором стражей Поднебесной в неярких футболках.
Когда в Петропавловске-Камчатском узнали о том, что армия Наполеона перешла Неман, эта армия уже отступала по старой Смоленской дороге. Когда свежие петербургские газеты сообщили камчадалам о пожаре Москвы, казаки атамана Платова ели устриц на парижских бульварах.
Читать дальшеА вот кого в Иркутске встретишь редко, так это милиционера. Разве что машины ДПС изящно проплывают туда-сюда по улицам Карла Маркса и Ленина, что, как водится в областных городах, пересекаются, снабженные фигурой Ильича, вблизи областной администрации, штаб-квартиры АО «РЖД», драмтеатра, музея и университета.
Другой приметный монумент — маршалу Жукову Георгию Константиновичу. Конный. Очень солидный. Жеребец под героем не худосочен и игрив, как в московском Охотном Ряду, а основателен и крепок. В занесенном копыте звенит предупреждение. Ходит байка, что ветераны грустят: а что же конь-то у него не белый; а на Параде-то Победы белый был. А им в ответ: ничего, товарищи, дайте срок — побелим…
Улицы Иркутска причудливы планировкой, видом, именами и их сочетаниями. Вот дюжий и бронзовый Александр II, а рядом — улицы имени террористов, желавших убить его отца, — Желябова и Халтурина (бывшие Трапезниковская и Медведниковская). И вообще, бунтарей разных времен и племен здесь увековечили немерено: Марат, Литвинов, Дзержинский, Трилиссер, Горький, Сухэ-Батор (у перекрестка улиц имени последних устроен упитанный зеленый дракон, а рядом стоит хороший ресторан «Кочевник»).
Есть и улица Красных Мадьяр. Там покупают часы (в желтых корпусах) и волосы от 12 до 30 тыс. (!) рублей за кило. А вот — Героев Революции, где процветает отель «Арт-Хаус». Глядишь на него и на соседние постройки с искуснейшей резьбой и думаешь: ну да, занятное всё ж таки порой у нас получается кино…
А как иначе? Иркутск, как и всякий город, не без причуд. В шаге от казенного официоза площади Кирова (бывшая III Интернационала, бывшая Сперанского) — радость храмов у самой Ангары. Чудные росписи Спасской церкви и собора Богоявления. Стрела костела. Кирхе не меньше — снесли, чтоб водрузить лысого красного истукана; восстановят ли — неизвестно. А храм Святого Харлампия, где 5 марта 1904 года венчался в Иркутске лейтенант Колчак, казненный в этом городе году в 1920-м, реставрируется. И слава Богу. И в памяти не синема «Адмиралъ», а «Гори, гори, моя звезда»…
И вновь — в соседстве с храмами — удивительная деревянная застройка, богатая узорами, ставнями и могучими воротами. Занятно устройство жизни в этом бревенчатом центре. Порой двух-трехэтажные здания образуют почти замкнутый контур двора, и вот можно видеть, как летним вечерком под вековыми деревьями усаживаются семьи и под шелест телевизора толкуют о житье-бытье за чайком, винцом или за чем там еще…
4.
Сильно пьяных не видно. Но говорят — попадаются. Специально для них разработан специальный спасательный бедж с указанием фамилии, имени, отчества, адреса, имени жены и просьбой: «Будьте добры, отведите меня, пожалуйста, домой». Жертва напитка может прицепить его к одежде в надеже на помощь. И, случается, найдут бедолагу добрые люди да и отведут по месту жительства.
А по пути — кафе, рестораны, чайные, пивные, ночные клубы… То есть места культурного досуга. Что вам больше нравится — кафе «Пучина», «Крендель», «Веселые ужасы»? Ночные клубы обещают таинственный «утиный беспредел» («приходи и не забудь подругу!») и скидки всем явившимся в бикини…
Кругом — ласковые парочки (недавно в городе широко отметили Международный день поцелуя), а также счастливые юные дамы с карапузами. Отцы здесь, как и почти повсюду, обожают писать под окнами роддомов лозунги вроде «Всегда с тобой, моя радость!» или «До скорой встречи, любимая!». Курьез: на 3-й, кажется, Советской улице (бывшая Солдатская), аккурат насупротив роддома, возвели дом ритуальных услуг. И теперь он исписан жизнерадостными девизами чуть не по самую крышу…
А над крышами — сибирские звезды, помнящие и казаков Ермака. И декабристов. И Сперанского. И Муравьева-Амурского. И цесаревича Николая, мчащего по Транссибу. И купеческую жену Медведникову, учреждающую сиропитательный дом. И дельцов Второва, Похолкова и Плотникова, устроивших в Иркутске первое электричество. Оно горит и по сию пору, посильно освещая настенные трафаретки с кличем «Саботаж!», рекламу медуслуг «Здоровье — как счастье: когда его нет, о нем вспоминают», агентство «Братья пилоты», редакцию «Комсомолки», упорных иркутян… И — дальнейшие пространства Сибири, замершей на пороге развития. Пространства, где всё же сквозит, сквозит тот самый шанс...