Любая значимая круглая дата — повод для политических спекуляций и забав. Годовщина открытия второго фронта тоже стала причиной скандала — английскую королеву, вообще-то проходившую службу во время Второй мировой, не позвали на торжества.

На фоне Барака Обамы, чьё выступление на праздновании, безусловно, окажется «установочным» с точки зрения трактовки исторических событий, будет сниматься иное «семейство» — Гордон Браун и Николя Саркози.

Впрочем, это всё игры сегодняшнего дня. А для «вечности» Барак Обама почти предсказуемо станет говорить примерно о том же, о чём говорил на 40-й годовщине D-day Рональд Рейган и непосредственно перед высадкой союзников генерал Дуайт Эйзенхауэр, будущий президент США. Они говорили о свободе.

Свобода была мотивом и целью солдат, моряков и лётчиков Союзных экспедиционных сил. Они воевали не за «кровь и почву», как противостоящий им противник, а за ценности. И несмотря на то что «кровь и почва» читались в знаменитом призыве «За Родину! За Сталина!», по большому счёту и на Восточном фронте шла борьба за ценность свободы.

«На вас обращены взоры всего мира. В этом пути с вами повсюду будут надежды и молитвы свободолюбивых людей», — говорил солдатам Эйзенхауэр. И продолжал: «Вы сокрушите немецкую военную машину, ликвидируете нацистскую тиранию над угнетёнными народами Европы и обеспечите самим себе безопасную жизнь в свободном мире». И снова о свободе: «Колесо истории развернулось. Свободные люди мира сообща шагают к победе».

6 июня 1984 года, в 40-летнюю годовщину второго фронта, Рональд Рейган произнёс знаменитую речь у высоты Пуан-дю-Ок, которую с Ла-Манша штурмовали американские рейнджеры — из 225 парней в живых осталось только 90. Как и Эйзенхауэр, Рейган обращался к солдатам-ветеранам: «Я смотрю на вас, джентльмены… Почему вы сделали это? … Вы знаете, что есть вещи, за которые можно умереть. Можно умереть за страну, можно умереть за демократию, потому что это самая достойная форма правления, когда-либо изобретённая человеком. Вы все любили свободу. Вы все хотели побороть тиранию, и вы знали, что за вами были народы ваших стран».

Минимум крови и почвы, максимум ценностей. И снова упоминание свободы, причём не в абстрактном, а в абсолютно прикладном значении: это ценность, за которую умирали в том числе и на высоте Пуан-дю-Ок.

В недавнем интервью BBC Барак Обама обратился к той же теме, сказав, что «демократия, верховенство закона, свобода слова» являются «универсальными общечеловеческими ценностями», а не сугубо западными. Оговорившись при этом, что их всё равно нельзя навязывать.

Примерно в той же логике рассуждал Гарри Трумэн, с которого ведут отсчёт эпохе вмешательства американцев в дела других стран. Однако надо понимать, что сразу после войны Трумэн рассуждал и действовал ровно в логике генерала Эйзенхауэра: он считал, что идеалы свободы необходимо защитить, в том числе и прежде всего от Советского Союза: «Мы выиграли войну, мы теперь обязаны обезопасить победу». Но при этом подчёркивал: «Политика, которая стоит того, чтобы её называли американской, никогда не будет относиться к другим странам как к сателлитам. Демократические страны уважают мнение других, это основа их устройства».

По ту сторону будущего железного занавеса во времена открытия второго фронта тоже ценили свободу. Победить мог только внутренне свободный народ. А общая цель даёт ощущение свободы.

Власть заигрывала с народом, с первого же дня заговорила с ним церковным языком — «Братья и сёстры!», да и самой церкви дала послабления. По определению новомирского публициста Юрия Буртина, война была временем свободы. Не случайно думающие люди ожидали, что после Великой Отечественной в стране начнётся демократизация. Не случайно в то время свободно пели песни союзников, причём в недурном переводе. «Мы летим, ковыляя во мгле…» Эдит и Леонид Утёсовы исполнили ещё в 1943-м. Солдатскую английского происхождения «Путь далёкий до Типперери» и крайне легкомысленную «Нашёл я славный кабачок» исполнял… Краснознамённый ансамбль Александрова в 1945-м. Такого советская власть не позволяла ни до, ни после, если не считать короткого периода зарождения отечественного джаза.

24 мая 1945-го на приёме в честь командующих войсками Красной армии Сталин произнёс знаменитый тост за русский народ, где едва ли не покаялся перед ним, признав, что власть нарушила «общественный договор»: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это». 25 июня 1945 года на кремлёвском приёме в честь участников Парада Победы Сталин произнёс другой тост, не менее известный, — за людей-«винтиков», на которых держится страна: «За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых все мы — маршалы и командующие фронтами, грубо говоря, ничего не стоим». Это были слова напуганной власти, вроде бы готовой к послаблениям в пользу «винтиков». Но чем выше были ожидания, тем более жёсткими и непререкаемыми оказались ответные заморозки. Интересно, что логику Сталина раскусил не кто-нибудь, а философ Александр Зиновьев, в то время капитан штурмовой авиации:

«Вот поднялся Вождь,
в свой невзрачный рост
И в усмешке скривил рот.
И сказал он так: «Этот первый тост —
За великий русский народ!
Нет суровей, — сказал он, — его судьбы.
Всех страданий его не счесть.
Без него мы стали бы все рабы,
А не то, что ныне мы есть.
Больше всех он крови за нас пролил.
Больше всех источал он пот.
Хуже всех он ел. Ещё хуже пил.
Жил как самый паршивый скот.
Сколько гнусных и чёрных дел
С ним вершили на всякий лад!
Он такое, признаюсь, от нас стерпел,
Что курортом покажется ад.
Много ль мы ему принесли добра?!
До сих пор я в толк не возьму,
Почему всегда он на веру брал,
Что мы нагло врали ему?
И какой болван на Земле другой
На спине б своей нас ютил?!
Назовите мне, кто своей рукой
Палачей б своих защитил…»
Вождь поднял бокал. Отхлебнул вина.
Просветлели глаза Отца.
Он усы утёр. Никакая вина
Не мрачила его лица.

Ликованием вмиг переполнился зал…
А истерзанный русский народ
С умилением слёзы с восторгом лизал,
Все грехи Ему отпустив вперёд».

Словом, Сталин, в отличие от советского народа, имел в виду какую-то другую свободу. И уж точно не ту, за которую умирали те, кто пересекал Ла-Манш, «ковыляя во мгле». Тиран был благодарен «винтикам», но очень быстро закрутил гайки, чтобы «винтики»-победители много о себе не возомнили, приравняв себя к тем освободителям Европы, которые шли с Запада.

Народы, представлявшие антигитлеровскую коалицию, воевали за одно и то же, но говорили об одних и тех же ценностях на разных языках и на разных социальных диалектах. А надежды были одинаковые, что подтверждает мысль Обамы об универсальном понимании ценностей. Сталин украл у своего народа победу и её синоним в обстоятельствах того времени — свободу. Праздник свободы — D-day — это лишний раз подтверждает. И, кажется, в этом нет фальсификации истории.