Казалось бы, мы находимся на пороге создания масштабной виртуальной реальности, нас поражает реалистичность 3D-анимации и эффекты стереокино.

Однако комикс, абстрактный, примитивный по своему рисунку (и стремящийся к еще большей минимализации), лишенный динамики, звукового сопровождения, а часто еще и цвета, не теряет своей популярности.

Привет из Японии

Часто одновременно выходит комикс, фильм, мультфильм и компьютерная игра по одному сюжету, и комикс вполне конкурирует со своими технически навороченными собратьями.

Но принцип, положенный в основу комикса, был известен издревле и проявляется в древнерусской иконописи и лубках, в восточных манга вроде известных «Манга Хокусая Кацусики».

И современный комикс часто перестает быть собственно комиксом — комическими рисунками, а становится способом осмысления бытия современного человека в мире, не чисто комичным, а трагикомичным.

Такие комиксы называют акомиксы, то есть авторские комиксы, или арт-комиксы, а может быть, и не обязательно комичные комиксы, если рассматривать частичку «а» в отрицающем смысле. Из комикса даже появляются новые виды искусства — фотокомикс, графическая новелла и графический роман.

Один из важных феноменов преломления высокого искусства в «низком» жанре комикса — «Заяц ПЦ и его воображаемые друзья: Щ, Ф, грелка и свиная отбивная с горошком», придуманные и нарисованные Линор Горалик.

Горалик прежде всего один из знаковых поэтов нашего времени, который обращается также и к прозе (или, вернее, к поэзии в прозе), к журналистике и научным исследованиям (порой не менее поэтическим). Вполне закономерным кажется и ее обращение к комиксам.

Заяц ПЦ и его друзья, предельно схематично и статурно нарисованные, черно-белые, если только они не объелись антидепрессантами, взорвали мозг отечественного интернета.

Каждая новая история, «стрип», становится мемом, персонажи избираются в качестве аватар пользователями и сообществами «Живого журнала» (в частности, Заяц ПЦ фигурирует как юзерпик одного известного редактора крупного литературного журнала).

В этих историях с предельной простотой персонажей сочетается современная философская антропология. Впрочем, Линор Горалик может заходить даже за пределы предельной пустоты — в комиксе «Шесть или больше», где на шести клеточках изображаются точки от одной до шести, сопровождаемые текстом.

Как ни удивительно, именно простота заячьего образа позволяет его поклонникам наполнять этот образ чем-то своим, инвестировать в него свои страхи, неудачи, надежды.

Онегин нашего времени

Персонажи этого комикса напоминают простые деревенские игрушки, едва обработанные чурки, которые воображение ребенка с легкостью может превратить в лошадку, в кораблик и во что угодно.

Часто можно встретить вполне серьезные уверения в том, какова профессия, семейное положение и даже национальность (латентная, конечно) Зайца ПЦ.

Однако на самом деле Заяц ПЦ, Евгений Онегин нашего времени, «без цели, без трудов … без службы, без жены, без дел», не умеет ничем заниматься, кроме как предаваться сплину или русской хандре. Вообще Зайца многое связывает с Пушкиным, вспомним, какую роль его предок сыграл в судьбе поэта.

Такой «пустой знак героя» определяет и его поведение. Заяц ПЦ непрерывно ведет философские диалоги со своими воображаемыми друзьями, периодически их уничтожая (играя в ПЦ!).

Однако никогда ему не удается оказаться в полной пустоте и обратиться к самому себе. В отсутствие «воображаемых друзей» в его мире остаются черные разломы, зияния, заполненные застывшим взрывом.

Но неврозы, которыми одержим, Заяц ПЦ, расколотость его сознания порождают вновь и вновь одних и тех же персонажей, подобно тому, как возвращаются к героям «Соляриса» их «другие».

Даже Бог, напоминающий Колобка, и дьявол появляются в мире ПЦ в виде нарисованных воображаемых персонажей.

Однако безысходность существования Зайца ПЦ оказывает огромный психотерапевтический эффект на читателя.

Проигрывая экзистенциальные проблемы, семейные сложности, актуальные политические события, отношения с божественными и дьявольскими силами, осознание своей смертности — все, что мучит нас, мы освобождаемся от многих тревог и страхов, которые выдумали сами.

Не столько мы слушаем персонажей этого комикса, сколько они нас. Спасибо.

Дефицит простоты

Секрет продолжительной популярности комикса не только в простоте, дефицит которой ощущается в мире изобилия. Может быть, он в том, что комикс обращается к наиболее простым, но вместе с тем и наиболее глубинным слоям нашей психики?

Возможно, мы получим ответ, если обратимся к анализу разума, который провел еще в XVIII веке Иммануил Кант.

Согласно Канту, наш опыт организуется благодаря формам, которые присущи нашему сознанию. В частности, рассудок обладает категориями, особыми наиболее общими понятиями, организующими опыт. Такими категориями являются категории количества, качества, отношения и модальности.

Однако, поскольку категории — это чистые понятия, их никак невозможно непосредственно соединить с опытом. Для такого соединения нужно нечто третье, что было бы родственно и понятиям, и опыту.

Таким третьим являются трансцендентальные схемы, «продукт и как бы монограмма чистой способности воображения а priori», представляющие собой категории, которые как бы разворачиваются во времени.

Схемы нельзя представить себе в виде конкретных образов, однако давайте попробуем представить себе схемы абстрактно, следуя кантовскому указанию, что «понятия без созерцаний пусты» (иначе говоря, сделаем ПЦ), то есть в виде клеточек, в которых рисуются комиксы.

Не зря Шопенгауэр, критикуя кантовское учение о схематизме, отмечает, что оно производит на него комическое впечатление.

В основе комикса, как и в основе кантовского схематизма, лежит чистое разворачивание времени.

Схеме количества будет соответствовать принцип прибавления одной пустой клеточки к другой.

Схеме качества — то, что в клеточке предполагается некое содержание.

Схеме причинности — то, что клеточки последовательно идут друг за другом.

Схеме взаимодействия — то, что в одной клеточке мы можем выделить два поля для одновременно происходящих событий.

Схеме действительности соответствует законченная серия клеточек.

Схеме возможности — возможность продолжения серий.

Схеме необходимости (тут нам придется понимать комикс в широком смысле, как «серию рисунков с краткими текстами, образующую определенное связное повествование», куда можно отнести и повествование в иконописных клеммах) — замкнутая законченность серии.

Схеме субстанции — центральная икона, которую окружают клеммы.

В конечном итоге, согласно Канту, преодолеть до конца пропасть между понятиями рассудка и образами чувственности невозможно. Но, может быть, если мыслить схемы как пустографки комикса, нам удастся сделать еще один шаг над этой пропастью?