Через месяц исполнится 30 лет, как их отпустили из тюрьмы под залог на время пересмотра дела: за год до этого их арестовали и осудили на три года тюрьмы за поджог двух супермаркетов во Франкфурте-на-Майне. Своим хулиганством они протестовали против общества потребления и войны США в Азии. На очередное заседание суда трое из четверки — Гудрун Энслин, Торвальд Пролль и Андреас Баадер — не явились и ушли в подполье. С этого и началась история RAF, Rote Armee Fraktion, «Фракции Красной Армии» — левой террористической организации Германии, которая вместе с итальянскими «Красными бригадами» стала символом кровавой и беспощадной борьбы с Системой. В сущности, Система и увидела себя впервые в этом кровавом зеркале, зеркале из крови генерального прокурора ФРГ Зигфрида Бубака, председателя западногерманского Союза промышленников Ханса Мартина Шляйера, директора Siemens Карла Хайнца Беккурта и многих других. Образ Системы как «власти — государства — насилия» (или «власти = государства = насилия») — главный персонаж манифестов РАФ. Дурная диалектика, однако, состоит в том, что именно полицейская система ее и породила.

Власть в Германии, Франции и Италии, разумеется, в конце концов сумела справиться с городскими партизанами. Примечательно, однако, как именно. Пробегая наискосок хронологию «убийство — арест — суд — убийство — арест — суд», может показаться, что за кровавыми преступлениями просто (или с трудом) следовало их наказание. Отнюдь. То есть сначала, конечно (что еще ждать от Системы), государство пыталось прибегнуть к кардинальному ужесточению полицейских и пенитенциарных мер. Почитайте описания выкрашенных белой краской с круглосуточно горящими лампочками звукоизолированных одиночек в штутгартской тюрьме «Штамхайм», в которой содержали членов РАФ. Или организованных там «самоубийств» основателей РАФ. Если у вас после этого не встанут волосы дыбом, вы, видимо, не умеете читать. Однако эти меры не очень помогли: на смену первому поколению РАФ пришло второе, еще более жестокое, а потом и третье, одним из последних громких дел которого стало убийство ответственного за процесс приватизации в Восточной Германии Детлева Карстена Роведдера.

Волна левого террора, направленного против бывших нацистов, крупных предпринимателей и государственных чиновников, схлынула по большому счету только тогда, когда изменились принципы функционирования политической системы Германии, когда в парламент и властные структуры стали попадать левые активисты, деятели антивоенного и экологического движения. В том числе и те, кто были связаны с РАФ (!), например адвокаты первых рафовцев Отто Шили (в 1998—2005 годах он был министром внутренних дел ФРГ) и Ханс-Кристиан Штребеле (заместитель председателя парламентской фракции германских зеленых) или активно участвовавший в уличных стычках с полицией Йошка Фишер, ставший министром иностранных дел и лидером германских зеленых. Впрочем, боевиков РАФ это не спасло от преследования, некоторые из них выходят из тюрем только сейчас.

О РАФ и ее истории стоит вспомнить для того, чтобы не повторить ту же ошибку, которую повторили западноевропейские демократии в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Государство собственными руками создало условия для появления левого и правого терроризма. Для этого потребовалось не так уж много усилий — достаточно было начать давить внепарламентскую оппозицию арестами, полицейскими преследованиями и политическими провокациями.

Честно говоря, всё это подходит и к нынешней ситуации в России. Может показаться странным разговор о необходимости денацификации здесь и теперь. Но прислушайтесь к разговорам о «понаехавших». Выражение «лицо кавказской национальности» уже не режет вам слух? По данным опроса «Левада-центра», проведенного в 2008 году, 54% опрошенных в разной степени поддержали идею признать Россию «государством русского народа, в котором все нерусские и приезжие могут жить и работать только на определенных условиях и их влияние будет четко ограничено». Больше половины населения страны. Власть, как бы ни была она далека от народа, не может не отражать даже противоестественных наклонностей своего электората.

Русские наци, как бы печально это ни звучало в стране, победившей фашизм, — кровь от ее крови. Правильнее было бы сказать — болезнь ее крови. Но если есть вирус, то даже в самом больном организме вырабатываются антитела. В нынешней России это антифа. Конечно, это вовсе не антифашисты времен Веймарской республики. Просто потому, что и русские фашисты, как бы им ни хотелось, не похожи на гитлеровцев. У тех была официальная партия, организованные отряды. Всё то же и у антифашистов. Враг был отделен, понятен и очевиден. В больном же российском государстве даже представители власти (а кем еще считать начальника районного ОВД?) могут открыто наряжаться в нацистскую форму и фигурять со свастикой, а милиционеры — трясти иностранных рабочих. И кто тогда становится врагом антифашиста?

«Антифа» можно упрекнуть в том, что это движение считает своим врагом не только фашистов (скинхедов, бонов, националистов…), но и Систему. Но что сделало государство для того, чтобы наладить диалог с этим движением? Никто не говорит, что это просто, тем более что, в отличие от не так уж плохо организованных праворадикальных групп, некогда сумевших устроить массовые беспорядки в самом центре Москвы, «Антифа» — именно стихийное анархистское движение, а не партия или организация. Не исключено, что движение могло бы «цивилизоваться» и стать более «гражданским», чему способствовали усилия адвоката Сергея Маркелова, сотрудничавшего с антифа и убитого в этом году. В конце концов, один—два—три—пять грамотных адвокатов, правильно работая внутри Системы, способны испортить судьбу не одному фашисту. Теперь же движение осталось, как и в самом своем начале, само по себе и в борьбе со всем миром: их убивают скины, а их даже разрешенные акции разгоняет Система. Что дальше? Не пора ли вспомнить уроки РАФ?

Возможно, эти опасения напрасны. Как заметил Борис Кагарлицкий, директор Института проблем глобализации и специалист по левому движению, в интервью «Частному корреспонденту», левые активисты «слишком молоды, малочисленны и не способны ни на какое решительное действие. Всё, что они могут, — это кинуть пару «коктейлей Молотова» по направлению к отделению милиции. Но и добросить даже не смогут». Их и правда мало. Но и РАФ начинался всего с четырех человек. Речь, однако, не о том, появится ли в России левый терроризм или нет, и не о том, что делать с боевиками неформальных организаций.

Вопрос в другом: можно ли не доводить болезнь до кровопускания? Есть ли шанс увидеть в леваках общественников и возможность (для власти) использовать естественную информированность антифа для того, чтобы разобраться с их политическими оппонентами… или по этапам поедут и те и другие? Понятно, что, по мере того как растет накал страстей, приближается время решений. Но что делать, если, судя по количеству «зараженных клеток», болезнь — это не антифа, а разлитые в обществе недоверие и ксенофобия, борьба с которыми может автоматически решить проблему группы товарищей, которые еще не стали фронтом?