Певица Малена Эрнман, представлявшая Швецию на недавнем конкурсе «Евровидение-2009» с песней La Voix («Голос»), новичок в популярной музыке. Зато в мире музыки классической она хорошо известна как оперная певица, чья карьера в данный момент находится на подъёме.

Эрнман выступает на лучших европейских сценах под управлением таких дирижёров, как Даниэль Баренбойм, Владимир Юровский, Эса-Пекка Салонен, Саймон Рэттл, Дэниел Хардинг, Густаво Дудамель.

В её репертуаре оперы Моцарта, Россини, Бизе, Бриттена и многие другие. Эрнман также занимается музыкой XVII—XVIII веков, поёт Монтеверди, Пёрселла, Баха, Скарлатти, Кавалли.

Среди дирижёров, с которыми певица сотрудничает в этой области, — Николаус Арнонкур, Рене Якобс, Марк Минковски, Франс Брюгген, Уильям Кристи. Она также исполняет классику ХХ века, от Равеля и Вайля до Берио и Лигети, играет в мюзиклах, поёт джаз.

Этот разговор состоялся накануне финала «Евровидения-2009» при поддержке посольства Швеции в Москве.

— Г-жа Эрнман, мне доводилось видеть вас на сцене три года назад — это был летний Зальцбургский фестиваль 2006 года, посвящённый 250-летию со дня рождения Моцарта. Трудно представить что-то более далёкое от этого, чем ваше теперешнее выступление на «Евровидении»...
— Это было «Милосердие Тита» — замечательный спектакль, мы работали с Николаусом Арнонкуром и Мартином Кушеем, моими партнёрами по сцене были Михаэль Шаде, Доротея Рёшманн и Веселина Казарова, как можно забыть подобное?

Впрочем, тогда я пела в Зальцбурге уже не первый раз. Видите ли, опера занимает 99% всей моей жизни. Очень тяжёлая работа, которую иногда хочется сменить на что-то менее утомительное — хотя бы на время.

Когда Фредрик Кемпе, автор La Voix, предложил мне её спеть, я очень заинтересовалась. Обожаю смешивать стили, люблю джаз, эстрадную музыку, кабаре и выступление в подобном жанре не считаю изменой себе самой.

Хотя сейчас большинство моих планов связано с оперой, я больше всего мечтаю сделать концертную программу из песен ABBA. Может прозвучать странно... но я исполняю столько разной музыки, что, думаю, могу себе это позволить.

— Ваши слова опровергают то, что пишет Норман Лебрехт в книге «Маэстро, шедевры и безумие», недавно вышедшей на русском языке. Он говорит об альбоме песен ABBA, который записала меццо-сопрано Анне Софи фон Оттер, как о доказательстве смерти звукозаписи классической музыки: дескать, продюсеры гонятся за прибылью, забывая о чистоте жанра.
— Да нет, продюсеры тут ни при чём, я сама хочу разнообразия. Мне доставляют удовольствие и работа в студии, и опера, и концерты с оркестром, и лидерабенды. И я счастлива, что могу смешать столько разного.

Больше всего, наверное, люблю выступать в сопровождении гитариста: это в каком-то смысле идеальный вариант, самый простой и дешёвый. Не нужны ни микрофоны, ни рояль. Хотя летом меня ждут концерты и с оркестром, и с пианистом, и с джазовым ансамблем.

— В вашем послужном списке есть и оперетта. На Глайндборнском фестивале 2003 года вы пели в «Летучей мыши» Штрауса под управлением Владимира Юровского — дирижёра, хорошо известного в Москве. Чем вам запомнилась эта работа?
— О, вы знаете Владимира, это замечательно; если не ошибаюсь, через год у нас запланирован совместный концерт в Москве, но программу я ещё не знаю.

Владимир чудесный, нам отлично работалось вместе, он очень звал меня вернуться в Глайндборн, но моё расписание этого пока не позволяет. Очень хочу поработать с ним ещё; передайте ему, пожалуйста, привет, когда он вновь будет в Москве.

В «Летучей мыши» я исполняла партию графа Орловского, и Владимир учил меня петь по-немецки с русским акцентом! Причём я шведка, а происходило это в Англии, — вы не представляете себе, до какой степени у меня голова шла кругом.

— Итак, в вашем репертуаре оперы от XVII века до наших дней, оперетта, джаз, поп-музыка, современная классика... трудно ли переключаться с одного на другое?
— Очень приятно, что вы назвали современную классику — к сожалению, эта грань моего творчества наименее известна. Как оперную певицу и участницу «Евровидения» меня знают лучше, но кто вспомнит, что я участвовала в записи полного собрания сочинений Дьёрдя Лигети?

А ведь я начинала в хоре Шведского радио, где мы пели очень много современной музыки, и Лигети в том числе. Люблю петь «Народные песни» Берио, зонги Курта Вайля, новые сочинения наших шведских авторов.

Очень люблю Рахманинова — хоть и не современная музыка, но тоже ХХ век. В целом я с одинаковым удовольствием пою оперы Генделя, Верди или Филиппа Бусманса, современного бельгийского композитора.

Что касается переключения, то с оперы переключиться на поп-музыку очень трудно, а вот с барокко на джаз — нет, эти стихии достаточно близки.

Я много работаю с дирижёрами, которые занимаются старинной музыкой, только что летала репетировать к Уильяму Кристи. Среди них, наверное, больше всех пела с Рене Якобсом.

Одни его ненавидят, другие обожают, я отношусь ко вторым. Знаете, он своеобразный большой ребёнок, который всегда хочет узнавать что-то новое ещё и ещё. Может докапываться до сути бесконечно и того же ждёт от тех, кто рядом, бесконечно требуя спеть одно и то же.

— Утончённый Рене Якобс, пожалуй, ещё более далёк от «Евровидения», чем Зальцбургский фестиваль...
— Зато теперь у меня в Швеции всё больше новой публики, хотя изменять опере я не собираюсь. Если уж ты попал на «Евровидение», это хороший шанс рассказать миру о себе.

Ведь популярная и классическая музыка — стихии, которые почти не соприкасаются: вещи, которые в одном контексте воспринимается как должное, в другом выглядят неуместно, и наоборот. Скажем, для тех, кто знает меня как поп-певицу, странно, что я привыкла петь без микрофона. Они не верят в то, что мы нигде их не прячем, когда поём в опере; если бы вы знали, как часто меня об этом спрашивают! А вот про современную музыку спросили только вы.

— В таком случае давайте вспомним одну из ваших первых студийных работ — это была Вторая симфония Шнитке, записанная под управлением Лейфа Сегерстама в 1995 году.
— Могу сказать точно — это самая первая моя запись! Удивительно даже, что вы о ней помните. Я люблю Шнитке и вспоминаю об этой работе с огромным удовольствием.

Лейф Сегерстам — настоящий перфекционист. Всё, что зависит от него, он может сделать великолепно — и чудовищно сердится на остальных, если они от него отстают. Вы не представляете себе, как он нас ругал!

Однако он фантастический человек, возможно, самый талантливый из всех, кого я когда-либо встречала, и наиболее одержимый музыкой. (Лейф Сегерстам — крупнейший финский дирижёр и композитор, известный своей плодовитостью: в центре его творчества — 215 симфоний, по преимуществу одночастных и исполняющихся без дирижёра. — И.О.)

— Мне кажется, его тоже можно назвать большим ребёнком, как и Рене Якобса. Когда нам довелось встретиться на оперном фестивале в Савонлинне в 2007 году, он заводил мне свою 165-ю симфонию, законченную незадолго до того, и в полном упоении восклицал: «Правда же круто?!»
— Да-да, точно, это особый тип композитора-дирижёра, его земляк и коллега Эса-Пекка Салонен такой же.

Помню, однажды им пришлось давать концерт вдвоём. Разумеется, Сегерстам хотел, чтобы в программе непременно звучала его музыка, Салонен тоже не считал возможным обойтись без своих сочинений...

В итоге, по-моему, они играли одного Моцарта. (Смеётся.) Сегодня очень много дирижёров, сочиняющих музыку, но для меня в первую очередь они всё же дирижёры. Работать с Салоненом одно удовольствие — по отношению к солистам он очень предупредителен, осторожен и заботлив.

— Вы в Москве впервые?
— Да, и уже с нетерпением жду следующего приезда! Ведь май у меня был давно распланирован и в Москву я не собиралась. Поэтому отсюда мне приходилось летать то в Вену репетировать «Дидону и Энея» Пёрселла, то в Стокгольм петь «Золушку» Россини, то во Франкфурт и обратно.

Конечно, для современного артиста такой график — обычное дело, но у меня почти не было времени посмотреть город. Правда, я всё же прогулялась по центру Москвы и побывала на Красной площади.

Беседовал Илья Овчинников