Илья Герасименко – один из пострадавших от рук бывшего милиционера Дениса Евсюкова – в четверг заявил, что будет обжаловать отказ в возмещении ущерба. Нагатинский суд Москвы накануне принял решение, в котором указывается, что денег ему должен сам Евсюков, а не Минфин РФ и департамент финансов Москвы, на чем настаивала сторона защиты. При этом сам Евсюков на слушания не явился. Чтобы прояснить ситуацию, ВЗГЛЯД связался с адвокатом Игорем Труновым.
– Игорь, вы ожидали такого вердикта Нагатинского суда?– Если честно, мы питали определенные надежды на удовлетворение иска, но очень слабые. Мы рассчитывали на то, что сработает институт быстрой помощи потерпевшему, который является составной частью социально ориентированного государства.
В законе прописано, что возмещение вреда, причиненного должностным лицом, оплачивает казна, а не виновник. В случае с
Денисом Евсюковым ответчик – государство. Но хочу отметить, что, несмотря на это, государство никто ни в чем не обвинял, претензий к нему не было. Оно просто должно было обеспечить этот «институт скорой помощи», который выглядит следующим образом: власти возмещают вред за действия, причиненные виновным должностным лицом, и впоследствии взыскивают с него эту сумму в порядке регресса. Никто ведь не говорит, что Евсюков должен уйти от материальной ответственности. Деньги, выплаченные государством потерпевшему, ответчик позднее должен будет сполна компенсировать.
Подчеркну, что конкретный случай Ильи Герасименко как раз подходит под описание «института скорой помощи». Пострадавший нуждается в срочном лечении: пуля, застрявшая в области сердца, мешает ему дышать и давит на легкое. С другой стороны, она находится рядом с сердцем и при любом неосторожном движении оказывает давление на сердечную мышцу – парень теряет сознание. Герасименко, прежде всего, нужна вторая операция на челюсти (она плохо срослась) и срочная операция по удалению пули.
 Игорь Трунов и его подзащитные уже не рассчитывают получить деньги (фото: ИТАР-ТАСС) |
– Вы сказали, что с самого начала надежды были призрачными. Почему?– Идя на процесс, мы понимали свои слабые стороны. Мы как представители гражданского общества выступаем против всей мощи государственной машины: судья – государственный чиновник класса «А», ответчики – представители Минфина, МВД, правительства Москвы и ГУВД. Даже прокурор, который вроде бы находится «над схваткой», тоже государственный служащий.
Во всех цивилизованных странах подобного рода дела рассматриваются судами присяжных, поскольку государственные чиновники по отношению к интересам государства не всегда могут быть объективны. В других странах присяжные могут встать на сторону «слабого» гражданина против «сильного» государства или, например, крупных корпораций.
У нас уже был такой опыт, когда нам пришлось защищать жертв терроризма, но мы надеялись, что за прошедшие годы государство признает ошибочность своей позиции, и сейчас суд примет другое решение, и задним числом это исправит. Вы, наверное, знаете, что Минюст разработал
законопроект о возмещении вреда жертвам терроризма задним числом (то есть закон имеет обратную силу действия). Мы надеялись, что это решение окажет влияние и на наш процесс.
– Не думаете, что суд могли испугать многомиллионные суммы исков?– Пугающие миллионные суммы исков о возмещении морального вреда берутся, как говорится, «с потолка». Сумма иска не имеет для суда никакого значения. Суд сам решает, каков будет размер выплат. Естественно, истцы заранее рассчитывают на то, что суд сократит какое-то количество нулей, поэтому считается, что чем больше заявлена изначальная сумма, тем больше шансов получить что-то более-менее соответствующее ожиданиям.
Вообще – поясню – иски о возмещении вреда бывают двух категорий: либо запрашивается условная сумма в 1 рубль (тогда просто соблюдается форма), либо называются большие суммы – это если есть желание получить хоть что-то. Практика показывает, что иски второй категории в России возмещаются судами в пределах 200 тысяч рублей. Поэтому реально Илья мог получить эти 200 тысяч в качестве компенсации морального вреда плюс 200 тысяч в качестве материальной составляющей – за лечение, железный имплантат, который ему установили вместо челюсти. Так что реальная цена иска составляла не более 400 тысяч рублей.
Я предлагал ответчикам следующую схему: мы вызываем Дениса Евсюкова в суд, предлагаем ему возместить 400 тысяч рублей, и это будет смягчающим вину обстоятельством. Евсюков сам в этом заинтересован, поскольку если он будет осужден, то будет решаться вопрос между 25 годами тюрьмы и пожизненным заключением. Для него это кардинальная разница, так что ему нужны «смягчающие вину обстоятельства». Если бы он согласился, мы бы заключили мировое соглашение.
– Так что же помешало заключению мирового соглашения?– Ситуация сложилась довольно странная. Ответчики не возражали, но весь процесс «заклинило» на Следственном комитете, который прислал «угрожающее» письмо, в котором было указано, что решение суда по доставке Евсюкова он выполнять не будет. Более того, вторым параграфом в письме указывалось, что все потерпевшие дали подписку о неразглашении и в случае, если они расскажут, кто, когда и каким образом нанес им вред, они сами будут привлечены к уголовной ответственности за разглашение тайны следствия.
– И как вы можете прокомментировать это заявление СКП?– Практически это выглядит как абсурд, но юридически действительно нельзя разглашать тайны следствия, поскольку оно еще не закончено. По закону потерпевших за то, что они дали показания, как в них стреляли и как они после этого лечились, могут посадить в тюрьму. В итоге мы, конечно, добьемся справедливости, но это будет потом. Вопрос: доживут ли они до этого светлого «потом»? Но я все равно настоятельно рекомендовал потерпевшим никаких показаний не давать.
– Могли бы вы подвести промежуточный итог прошедших слушаний?– Мы потеряли две ключевые составляющие: экс-майора Дениса Евсюкова, а также самих инициаторов – потерпевших. Я как адвокат могу выступать только в роли интерпретатора права. Я не был в этом магазине и не лежал в больнице. Я лишь могу юридическим языком изложить те доказательства, которые представят потерпевшие. Поскольку этих доказательств – после письма СКП – у меня нет, сейчас мне ясно, что решение в нашу пользу просто невозможно.
– А вы сделали что-нибудь для того, чтобы исправить ситуацию?– Естественно. Мы заявили ходатайство о том, чтобы суд все-таки настоял на доставке Евсюкова в суд, поскольку решение суда обязательно для прокуратуры и его неисполнение – уголовно наказуемое деяние. На это суд буквально из-под полы достал документ, напечатанный на принтере безо всяких печатей и исходящих номеров, который назывался «расписка» и якобы был подписан Евсюковым. Никаких сопроводительных документов у этой расписки не было, непонятно вообще, как она попала в суд. Денис Евсюков сидит в тюрьме, и, насколько я знаю, компьютера у него нет, и прокуратура содействовать ему в такого рода процессуальных процедурах не может. В этой расписке Евсюков якобы утверждает, что получил копию искового заявления, однако ни своего согласия, ни своего несогласия участвовать в процессе он в ней не изъявил.
Мы попытались выяснить, откуда у суда этот документ, но судья никакого ответа нам не дал. После этого я заявил отвод судье, поскольку такое поведение суда свидетельствует о том, что решение будет находиться вне правового поля. Но, естественно, этот отвод рассматривал тот же самый заседающий судья, и он его отклонил.
– Каковы будут ваши дальнейшие действия?– Мы собираемся подать апелляцию в Мосгорсуд, но особых надежд и на нее не возлагаем. По практике могу сказать, что решения районных судов обычно соотносятся с решением Мосгорсуда. Если и там нам откажут – будем подавать иск в Европейский суд по правам человека.
