Этот распространенный парадокс – о «многонациональной» судьбе Параджанова стал уже давно общим местом, стереотипом, с которого начинают статьи его восторженные фанаты.

Мол, он был человеком мира, гражданином Вселенной, Художником в самом высоком «интернациональном» смысле этого слова, которого никакими узами не привяжешь ни какому географическому месту.

Рожденный в СССР
Действительно, стоит задуматься, какого места он гений, начинаешь теряться: Киева, Еревана, Тбилиси? Грузии, Армении, Украины? А, может, он – гений самой Москвы (самого страшного для него города, откуда и приходили указы об аресте, об уничтожении Параджанова, не желавшего считаться с негласными правилами игры)?

Решительно непонятно.
Непонятно и другое: Параджанов настолько космичен, что ни в одно из известных мне прокрустовых лож его не поместишь.

Однако, теряясь в догадках, оглушенные его выходящим за всякие рамки талантом, исследователи вначале поспешно поместили его в лоно «поэтического украинского кино».

Затем, опомнившись, сели строчить диссертации о его «имманентности», «архетипичности» и универсализме. Все верно: универсален, архетипичен, в своем роде даже непознаваем, как, скажем, непознаваема вселенная…

Параджанов – один из тех, кто адаптировал прасознание к кинообразу, найдя ему адекватное воплощение; тот, кто легко и играючи раздвинул границы познаваемого. Попутно реабилитировав и освободив кинообраз от любых наслоений – прежде всего литературных.

Такое было под силу разве что Феллини - других примеров в мировом кино я не знаю. И справиться со всем этим могуществом узколобая Советская власть была явно не в силах.

Посадить человека на пять лет строго режима в лагеря – и это в относительно «либеральные» брежневские времена: это ли не бессилие власти перед ураганом по имени Параджанов?

Ко всему прочему, известно, что он, вместо того чтобы затаиться и пойти на разумный компромисс с властями, будто специально вызывал огонь на себя.

Параджанов: вчера и сегодня
Впрочем, эти околичности давно известны из распространенной мифологии Параджанова, сложившейся вокруг его имени за те почти двадцать лет, что прошли после его смерти.

Интересно другое: не потонет ли Параджанов среди этих околичностей, подробностей, этого извечного карнавала, который он сам придумал, чтобы скрасить унылую действительность?

Другими словами, не затмит ли homo ludens, то бишь человек играющий, другого человека, персону, личность, какой был скрытный, несмотря на внешнее безумное веселье, Параджанов?

Известно, что теория кино у нас, - как и теория культуры в целом, - находится в зачаточном состоянии, что отдельные исследования, статьи и прочие штудии не образуют никакой институции.

А между тем, именно Параджанов – как и Тарковский – нуждаются в таковой. И дело не в том, что нужно поверять алгеброй гармонию, разъять, как труп, Целое, целокупное «тело» Параджанова, но в том, что наконец понять, чем он был воистину.

А понять это трудно: если уж Аннет Майклсон, умнейшая дама и специалистка по авангарду, назвала его «явлением местного масштаба», то что говорить…

Тем более что универсализм Параджанова, замешанный на новом понимании языка кино, как абсолютном выражении абсолютных, чистых и сконцентрированных эмоций, мог бы собрать за одним столом разных представителей науки. Философов, культурологов, специалистов по иконе и средневековью, композиторов и семиотиков.

Как Феллини
Ибо, повторюсь, эта фигура – не только для шаманских заклинаний и порой недобросовестных воспоминаний, где реальное путается с убогим вымыслом мемуаристов, но эдакий клад для дальнейшего понимания путей искусства.

Возможно, именно он стал последним, кто осмелился поставить эксперимент, нагружая изображения сверх- и надсмыслами, совершив прыжок в неизведанное, и при этом заранее зная, что у него не будет ни учеников, ни последователей?

Как и Феллини, преодолевший узость неореализма, и потому оставшийся вне и над, Параджанов легко преодолевает любую доктрину: а уж доктрину «поэтического кино» уж точно.

Говорят, что его фигура обрастает год от года легендами и мифами. Что, мол, он сам дал такой толчок для истолкования его личности и творчества.

Однако не все так просто: чем дальше в своем упоении заходят его фаны, тем дальше они отходят от подлинного смысла параджановского послания. Понять которое, хотя бы отчасти расшифровать – дело далекого будущего.