Первое покушение в виде «Апельсина» на здание ЦДХ-ГТГ на Крымском Валу и прилежащую территорию не состоялось по многим причинам. Главная — Фостер оказался слишком дорог, выгодней строить бетонные коробки.
Новое притязание на это место было совершено с учетом предыдущих ошибок. Такого откровенного повода для издевок, как «Апельсин», уже не дают. Госпожа Батурина, которая возмущает народное сознание сама по себе не меньше, чем гигантский сувенир в центре столицы, более не упоминается в качестве инвестора.
Общественности, которая протестовала против фрукта, дают высказаться, правда, в рамках нового закона об общественных слушаниях. То есть обкатывают не освоенный в исполнительном смысле закон, созданный для контроля точечной застройки, на Третьяковской галерее. По этому закону судьбу главного музея страны решают жители района Якиманка. Мнение остальных не учитывается.
А жителям, которым дали право голоса, по сути, не показали того, за что они голосуют. На 10-дневной выставке в фойе ГТГ на Крымском демонстрировали только планы «пятна застройки». Ни объемного макета, ни видов того, как будущие постройки будут выглядеть в пейзаже! А не представить такие материалы попросту непрофессионально.
Но, несмотря на урезанную до минимума информативность, ясно, что настоящая цель этого проекта — вовсе не помощь музею. Судите сами: Третьяковка по этому плану вытянется вдоль Садового кольца, вплотную к автомагистрали, в зону наибольшего загрязнения воздуха и вибраций. Что совсем неполезно для хранения и экспонирования коллекции. Не жалко проектировщикам ни Малевича, ни Дейнеку, не вспомнили они о том, что внутри музея. О том, что будет снаружи, они тоже не озаботились. Здание главного музея наполовину будет скрыто опорами моста — что подумают туристы?
Сейчас директор Третьяковки недоволен тем, что вынужден делить здание с Центральным домом художника, вход в который ближе к метро, и якобы потому туда ходят больше, а про музей забывают. И настоятельно просит разделить две институции. Но по этому проекту ЦДХ опять прилеплен к Третьяковке, только теперь общее здание выгибается буквой «Г», ЦДХ стоит перпендикулярно кольцу.
Если музей и Центральный дом художника отодвигают на обочину, то что же будет в центре? В плане на выставке обозначено, что там появится 17-этажное «здание общественного пользования». Хотя в планах, циркулировавших до этого на закрытых обсуждениях с работниками ЦДХ-ГТГ, оно было более честно обозначено как «инвестпрограмма». То есть музей станет эдаким придорожным щитом, заслоняющим от автомагистрали счастливых будущих пользователей инвестпрограммы с видом на реку и собственным причалом.
То есть представленный на выставке план показывает, что всё меняется не в пользу музея. При этом еще до выставки звучала информация, что директор ГТГ Родионов, замгендиректора ГТГ по научной работе Ирина Лебедева и Масут Фаткулин, председатель исполкома МКСХ, распоряжающийся частью здания ЦДХ, согласились с предложенным им г-образным зданием на обочине и уже подписали на этот счет какие-то бумаги. Позорный для культурных институций переезд казался неизбежным — руководство сдало позиции сразу, жители Якиманки немногочисленны, и инвестор скоро получит всё, что хотел.
Ан нет, оказалось, у нас в стране всё еще есть потрясающая вещь, о которой мы позабыли, — общественное мнение. Журналисты разгромили проект, архитекторы — также, а художники и жители Москвы, которые, собственно, и являются основными пользователями этого здания, но которым не дали слова, стали устраивать протестные акции.
Неархитектурный спор
Тут же появились те, кому любая созидательная инициатива противна. Полем битвы стал «Живой журнал». Первый по популярности аргумент у тех, кто с планами не ознакомился, но уже согласен на стройку: «Зачем сохранять это уродливое здание?» В первую очередь надо понимать, что здесь не стоит вопрос об архитектурных вкусах, а о гражданской позиции. Блогер humanitor написал об этом: «Спор о ЦДХ не имеет отношения к архитектуре. Сторонникам сноса ЦДХ очень хотелось бы представить проблему как вопрос о достоинствах и недостатках модернистского стиля. То есть фактически отнять проблему (и, как следствие, территорию) у общественного мнения и передать ее в руки экспертов. Но почему архитектурный спор невозможен? Потому что спор подразумевает наличие двух соперников. Но соперник ЦДХ неизвестен».
В этом же тексте автор выразил недоумение по поводу молчания известного архитектурного критика Ревзина. Специально под проект «Апельсин» он написал год назад статью о том, что здание ЦДХ ему не нравится и снести его нужно непременно. Тем самым подготовив цитатник для тех, кто в дальнейшем будет нападать на эту культурную территорию. «Этот эксперт не может не понимать, что дело совсем не в архитектуре, а его личная роль в проекте заключается в том, чтобы продать нужную точку зрения интеллигенции, заставить ее отказаться от своего места в городе и предать свои интересы», — заявил humanitor. После чего сотрудники Ревзина набросились на блогера и стали упрекать его в травле.
Спустя несколько дней Ревзин наконец высказался по поводу проекта: «Я лично не в восторге от здания ЦДХ, но надо чувствовать разницу. Рядом с проектами Михаила Посохина (которому, по словам Ревзина, поручен этот проект. — А.Р.) это подлинный шедевр, который надо сохранить любой ценой». Таким образом, сторонники сноса потеряли своего вождя. Второй аргумент за снос с их стороны: «Где протестные голоса сотрудников ГТГ? Без их поддержки вам никто не поверит. Родионов и Лебедева полностью поддерживают снос и переезд — это значит, вы музею хотите сделать хуже?»
Протестные голоса не раздаются во множестве только потому, что их заглушают. Сотрудниками было даже написано открытое письмо Медведеву и Путину, в котором они просили отнестись к музею с уважением и перечисляли, в чем это уважение может быть выражено, по пунктам, только о письме этом, уже со многими подписями, начальство попросило забыть. Один из сотрудников Третьяковки решился рассказать об указаниях начальства в своем блоге: «Предварительно на всю нашу инициативную группу «навели страху». Сначала мы узнали, что директор отдела второй половины ХХ века Н. Александрова категорически запретила своим сотрудникам подписывать письмо в правительство и участвовать в протестных мероприятиях. Накануне, на вторничном директорате, нашему директору отдела новейших течений Кириллу Светлякову была дана гневная отповедь. Ее лейтмотивом могла служить сакраментальная русская фраза «Инициатива наказуема».
И даже если бы все поголовно сотрудники ГТГ были за то, чтобы принять неприличное предложение градостроителей, что, к счастью, совсем не так, — искусство принадлежит всем, директор музея и сотрудники не вправе решать в ущерб коллекции.
Растерянное начальство
Вообще ссылаться на согласие Родионова и Лебедевой совсем уж неразумно — нельзя быть настолько наивным, чтобы думать, что начальник непременно выражает мнение большинства своих подчиненных, с которым он внимательно ознакомился и признал. Тем более что Родионов и Лебедева постоянно путаются в показаниях. Лебедева в передаче у Архангельского: «Мало места у нас, кинотеатра нет, нет места для электронной библиотеки (ага, гигабайты не помещаются в здании), да и вообще здание слишком большое».
Я с наслаждением погружалась в этот парадокс, этакую «нехорошую квартиру наоборот». У Сатаны на балу было снаружи уютненько, а внутри — огромный дворец. А у Лебедевой сейчас всё наоборот. Надо Воланда назначить директором, и он сделает Лебедевой, как она хочет: чтоб снаружи ГТГ уменьшилась, а внутри был громадный кинотеатр и гигабайты. У Фаткулина, кстати, есть задатки Воланда, ему было обещано вместо 24 тыс. кв. м 35 тысяч. Причем 25% из них будет отдано под «торговые и иные цели». Он говорит в интервью, что новая площадь увеличится в 2 раза, СМИ рассказывают о таком чудном подарке искусству.
Но зато я поняла, откуда проскочившая где-то в прессе несбыточная мечта о том, что 75% новой 17-этажки будет отдано под культурные цели. На самом деле выходит, что только 75% будущих музейных зданий будет принадлежать искусству, а 25%, как и подавляющее большинство застройки, — инвестору.
На недавней пресс-конференции парадоксов прибавилось. Родионов жалуется на прохудившуюся крышу и тут же замечает, что «здание оборудовано по последнему слову науки и техники. В прошлом году, например, галерея заменила систему контроля за музейным климатом, что обошлось примерно в 1,5 млн долларов».
С приростом площадей у Родионова, как и у Фаткулина, проблемы. Третьяковка составила техзадание инвестору (хотя очевидно, что это инвестор дает задание ГТГ убраться тихо и без боя), в котором требуется 55 тыс. м для Третьяковки. Есть странная оговорка в задании — «вместе с лестницами и коридорами», она может привести к тому, что вместо нынешних «слишком больших» вестибюлей они получат много маленьких лестниц и коридоров и почти никакой «жилплощади». Уже так и получается — Третьяковке предлагают желаемые 55 тыс. м, в которые включены два этажа подземной парковки. Родионов и Лебедева говорят, что им она вообще не нужна. Более того, парковка под музеем — нарушение музейных норм. Им отвечают, что инвестор «не потянет». А 17 этажей на лакомом куске земли инвестор «потянет»?
Странно, что инвестор, на которого еще должен пройти конкурс, уже ведет диалог с ГТГ не в ее пользу. А может, никакого конкурса и нет? Был бы, надо было бы выбирать того, который почтет за честь работать с ГТГ, сделать ей ремонт и увеличит площади. С обещаниями Третьяковке вообще не везет. Уже лет десять на углу Лаврушинского и набережной лежит камень с гордой надписью «Здесь будет новое здание ГТГ», первый и последний в этом строительстве. На вопрос о том, какова же судьба этого проекта, Родионов ответил, что проект уже утвержден, прошел все инстанции. Но фирма «Кадаши», которая занимает одно из зданий на территории будущей стройки, отказалась выезжать. На вопрос, чем занимается эта фирма, Родионов смущенно ответил, что этой фирме они сами помогли вселиться в здание на территории будущей стройки, так как «фирма обещала помогать ГТГ». Сейчас фирма «Кадаши» занимается чем-то вроде сдачи помещения в субаренду другим фирмам.
И опять на те же грабли? Родионов и Лебедева размахивают папочкой с техзаданием. На вопрос, есть ли у них право вето на начало стройки, если предложенное здание не будет подходить музею, Родионов отвечает: «Я думаю, да». А Лебедева спешно добавляет: «Сначала подождем результата общественных слушаний». То есть предположительное право вето осталось только у общества, и долг общества им воспользоваться. Работники Третьяковки намекают, что их последняя надежда — общественное мнение. Не хотелось бы их разочаровать.
