«Научный консультант правительства Великобритании профессор
Джон Беддингтон предсказывает, что к 2030 году ситуация с жизненно важными ресурсами станет катастрофической. К этому времени численность населения достигнет 8,3 млрд человек, потребность в энергии подскочит на 50%, а в пресной воде — на 30%, такие данные профессор планирует обнародовать на конференции в Лондоне. Он добавляет, что климатические изменения могут еще больше осложнить ситуацию. «Это не будет полной катастрофой, но если мы не начнем решать проблемы, дела примут угрожающий оборот», — сказал Беддингтон».
Так совпало, что этот оптимистичный пассаж я прочитал в тот же день, когда посетил забавное сборище политологов и фантастов, на котором политологи допрашивали фантастов, не знают ли они чего о будущем, оно ведь стало таким неопределенным в кризис, а фантасты рассказывали о том, как они любят прошлое. Только один приглашенный эксперт видел будущее совершенно отчетливо и, как и английский профессор, рассказал о том, что пресная вода кончится, правда, кажется, к 2025 году, и все пакостные тенденции развития человечества скоро станут необратимыми.
Классе в шестом, когда вся приличная фантастика, которую я тогда только и читал, была прочитана, мне на глаза стали попадаться книжки про «глобальные проблемы современности», которые захватили меня целиком. Еще бы! Там было про такие ужасы! А душа человеческая, как точно заметил один поэт, ничего не жаждет с такой силой и таким отчаянием, как конца света.
Беру, однако, в кавычки «глобальные проблемы современности», потому что этим устойчивым словосочетанием в позднюю советскую эпоху называли проблему глобализации, которую, понятное дело, так называть было нельзя — какая такая может быть «глобализация» между социалистическим лагерем и капиталистическим (и болтающимися где-то сбоку или под ногами развивающимися странами)?
Вот у этой несчастной «современности» и могли быть проблемы, которые, ясный пень, порождала деятельность вездесущих транснациональных корпораций: нехватка продовольствия, энергии, загрязнение окружающей среды. И проблемы эти были тяжелые уже в той современности начала 1980-х, а при экстраполяции на какие-нибудь 10—15 лет выглядели просто катастрофой. В расчеты 20-летней экстраполяции верилось уже с трудом. Но не потому, что плоха была математика, а потому, что результаты получались совсем уж апокалиптические. Типа все умрут — или от голода, или от холода, или от промышленных отходов. Все прочие проблемы заслоняла, конечно, главная глобальная проблема современности — угроза ядерной войны. На ее фоне даже голод в развивающихся странах выглядел бледновато, а демографический кризис — поводом для его решения посредством гарантированного термоядерного уничтожения лишних на этой планете миллиардов человек.
Прошло почти 30 лет. Те прогнозы постигла примерно та же судьба, что и программу построения коммунизма, — мы при нем не живем, но и не умираем от энергетического кризиса. И даже с продовольствием, хоть оно нынче и дорожает, всё не так уж плохо, если не считать развивающиеся и бывшие социалистические страны. С другой стороны, некоторые из этих теплых государств — о чудо исторической слепоты! — диктуют цены на энергоносители всему развитому миру, а другие являются главными кредиторами самых развитых из этих развитых.
Хрестоматийный пример: в середине позапрошлого века Французская академия составила прогноз на 100 лет. К середине ХХ века, посчитали академики, главной проблемой в Париже станет конский навоз, поскольку население настолько вырастет, что из-за множества лошадей, которые будут перевозить всех этих людей, случится непроходимость и амбре. От друзей, бывавших в Париже, слышал, что с навозом там всё в порядке. В середине XIX века невозможно было предусмотреть появление двигателя внутреннего сгорания и автомобиля. Роботы и машины, которые рисовали в своем воображении и воображении своих читателей фантасты середины XX века, никак не похожи на современные ноутбуки.
Беда с долгосрочными прогнозами состоит как раз в том, что они по определению не могут сбыться: невозможно предусмотреть то, что нельзя предсказать. Внимание, банальность: общество слишком сложная система, чтобы линейные, экспоненциальные или какие-то другие предсказания, основанные на простых моделях, могли давать хоть сколько-нибудь достоверный результат на долгий период. Даже не знаю, чем тут можно помочь футурологам и прогнозистам, — разве что дождаться, когда Стивен Вольфрам доведет до конца свою программу исследований клеточных автоматов. Но кто, кроме него, знает, когда это произойдет?
То, что нам кажется следствием простых процессов и результатом действия элементарных сил (мы понимаем, только моделируя, то есть отсекая случайности и отклонения), на поверку оказывается лишь упрощенной моделью реального нелинейного процесса. Большинство человечества (и вместе с ним подавляющее большинство социологов, экономистов и политологов) живет, как ни странно, всё еще в Ньютоновой вселенной. Потому что о нелинейной динамике, частным случаем которой только и является механика Ньютона с ее простыми формулами и предсказуемыми результатами (оторвалось яблоко от ветки — оно упало на голову Исаака), школьникам ничего не рассказывают. Не то чтобы математики с физиками это скрывают — вовсе нет, вовсю кричат про открытые системы и диссипативные процессы. Но объяснять — долго, и в школе этому не учат.
Чудесными экстраполяционными страхами экономисты, политологи, социологи, демографы и прочие эксперты в конце ХХ века убеждали мировое сообщество в том, что и правда надо что-то со всеми этими мировыми безобразиями делать, и, что важно, убеждали в неизбежности конвергенции экономических систем: перед лицом таких угроз даже принципиальные классовые разногласия казались вторичными. Собственную нужность, конечно, эти эксперты продавали тоже. В этом смысле нынешние эксперты столь же прагматичны — страхи продаются не так уж плохо, судя по фильмам ужасов и потоку катастрофических предсказаний, и столь же склонны доверять своим моделям и заставлять верить в них других.
Алармизм мрачных предсказателей, однако, даже полезен, поскольку заставляет мысль шевелиться, а руки — мастерить. Например, автомобиль. Кстати, снова электрический, как и век назад, когда около половины автотранспорта не нуждалось в углеводородах. Или улучшенную ДНК у кукурузы и сои, чтобы они не только не боялись болезней, но еще и смогли пережить грядущий конец сельского хозяйства, основанного на фосфатных удобрениях. Проблем хватает — должны найтись и головы, и руки.
На это и надежда. И еще на случай. На озарение. На то, что всё еще возможны открытия. И еще есть надежда на то, что необратимыми будут не только ужасы. В конце концов, Парижу уже давно не грозит погрязнуть в конском навозе.
