Спустя 11 лет после смерти в Государственном Эрмитаже (Санкт-Петербург) открылась фотовыставка главного петербургского фотографа Бориса Смелова. Никогда еще признанный мастер городского пейзажа, жанрового портрета и ретронатюрморта не был представлен с таким размахом и в такой полноте. Около сотни авторских отпечатков смогли увидеть посетители выставки, курируемой хранителем итальянских гравюр Эрмитажа, преподавателем истории искусств и журналистом Аркадием Ипполитовым.

— Фактически мы сейчас видим первую выставку, которая возвращает нам фотографа Бориса Смелова?
— Не могу сказать, что возвращает, и правильно сказал фотограф Стас Чабуткин: мифологизация Смелова произошла при его жизни. Все фотографы, кого ни спроси, относятся к нему с огромным почтением и все страшно хотели устроить его выставку.

И не то чтобы это была какая-то канонизация. Но, как всегда это происходит в Питере, руки до своих не доходят. Ирвинга Пенна выставили, Роберта Мэпплторпа выставили. А вот теперь выставили Бориса Смелова.

— Смелов — классик среди фотографов, его знают в основном фотографы, был издан альбом «Оптимизм памяти. Ленинград 70-х», где его фотографии напечатали отдельным блоком и что-то о нем рассказали. Но его нет для широкой аудитории.
— А у нас для широкой аудитории мало что есть. Но его знают фотографы, посмотрите, сколько было людей на открытии.

Да, до сих пор не было такого пристойного и хорошего альбома. Был выпущен альбом с фотографиями Бориса Смелова, где он сфотографировал всю питерскую академию богемную, Тимура Новикова, фотографии Беллы Матвеевой, Георгия Гурьянова, много кого...

Это выпустили французы, это хороший альбом, но там при этом даже не указано, кто автор фотографий. Теперь есть издание, достойное своего предмета.

— Если говорить о корнях Смелова, был альбом черно-белых фотографий «Мосты повисли над водами» Евгения Плюхина. Можно ли говорить о том, что он на него повлиял?
— Не думаю, на Смелова повлияло много еще что. И кто. Еще до сих пор нет истории петербургской фотографии. Но на Смелова повлияла не только фотография. Смелов был, что называется, прошу прощения, культурным человеком, и это видно по его работам. Он много что знал, а еще больше чувствовал. Что иногда важнее какого-либо знания.

— Образ Петербурга. Очень важно для людей, которые здесь живут, видеть перед собой образы города, и Смелов для визуальной среды сделал больше всех из петербургских фотографов.
— Смелов фотографировал не то чтобы портрет города, но его душу. Он сделал это замечательно и, может быть, лучше всех передал петербургский дух. Его серии вполне можно сравнить с иллюстрациями Бенуа к Медному всаднику.

— Смелов — фотограф и богемного образа жизни, и умерший при трагических обстоятельствах.
— У Блока тоже была довольно богемная жизнь, особенно по молодости. И Пушкин не чурался богемности. Пракситель с Фидием тоже были оторванная богема, с куртизанкой Аспазией общались. С богемой вообще веселее и интереснее, чем со статусными персонами…

— Известен случай, когда в мастерскую фотохудожника Богданова, который был хорошим знакомым Смелова, приехала милиция и приняла Смелова, жившего тогда там, за бомжа, проникшего в мастерскую. И только вмешательство Богданова спасло Смелова. Его образ жизни к концу жизни был достаточно маргинален. Чем это можно объяснить? Если сравнивать с Китаевым, человеком активным, пишущим книги, имеющим свою галерею...
— …У Китаева нет своей галереи, не надо переиначивать. У Китаева есть мастерская, где встречаются и говорят о фотографии, но никакую финансовую структуру Китаев не делает и ведет образ жизни, который не сказать чтобы был особенно структурным.

Конечно, у Бориса чувствуется влияние «того времени», потому что ленинградская богема и весь образ жизни «Сайгона» были тогда нормой жизни.

Но такой образ жизни был формой протеста против той мертвечины, которая окружала всех, в том числе и фотографа. О фотографии как об искусстве в Советском Союзе заговорили буквально 10 лет тому назад. И выставка Ирвинга Пенна, фотографа, которую я делал, была чуть ли не первая фотографическая выставка в Эрмитаже. Причем тоже я наталкивался на разговоры о том, как можно в Эрмитаже выставлять фотографию, поскольку это ни в коем случае не является искусством.

— Мне рассказывали, что как фотограф коммерческого плана Смелов был абсолютно несостоятелен. А вот как художник… И реминисценции из живописи, и прекрасное понимание архитектуры… Да и сам строй выставки — от Петербурга парадного к Петербургу разночинному.
— Наоборот, от разночинного к парадному, потому что я кончаю экспозицию мажорными фотографиями пригородов и трубящим в рог Тритоном из Петергофа.

Так у меня получается первый зал — наводнение с волной, а потом Петрополь, всплывающий Тритоном. В первом зале, хотя хронологии я не придерживался, довольно много ранних фотографий. А в последнем, хотя там есть Летний сад, это ранние фотографии.

Хронологическая канва чуть-чуть намечена, намечена на первом же стенде, с автопортретом Смелова. Дальше три его фотографии разных периодов, которые говорят много фотографам.

Сказать, что Смелов не был состоятелен с коммерческой точки зрения, глупо. У него было довольно много заказов, он был довольно востребованным фотографом.

Как раз со всеми заказными фотографиями он прекрасно справлялся, у него довольно много альбомов с теми же самыми портретами. У него была просто такая «работа фотографа».

Но он разделял работу и творчество. Как раз здесь на выставке сплошь творческие фотографии, которые самим Смеловым были отобраны и которые были сделаны не на заказ, а им самим, на его собственном языке.

Другое дело, что он это творчество больше всего ценил, как и свободу, и не вписывался, не хотел вписываться ни в какую структуру. Будь то политическая, экономическая или какая-то другая.

— На какой-то общественный резонанс от этой выставки вы надеетесь?
— Я думаю, он и есть, надеяться на это или не надеяться. Я не то что об этом думаю, но то, что я делаю, всегда получает какой-то резонанс.

— Петербург — культурная столица. Может ли эта выставка повлиять на то, что Петербург станет менее алкоголически-андеграундным, а станет по-европейски культурен?
— Посмотрим, но я не вижу ничего плохого в алкоголической андеграундности. Может, это и достоинство, так очень часто бывает.

— У нас нет понимания, что обычный снимок повседневной жизни может быть такой же классикой, как японское хайку?
— Пока нет, но постепенно оно появляется. И свидетельством тому является эта выставка в Эрмитаже. У нас уже есть несколько музеев и галерей, специализирующихся на фотографии, а в Москве их просто полно.

— Москва заточена под фотографию той же моды. Свиблова и выставки — это всё-таки fashion-фотография.
— Свиблова — это не только мода, Ольга Свиблова делает и серьезные выставки, просто у нее их очень много. Свиблова крайне много сделала для популяризации фотографии как вида искусства в нашей стране.

— Выставка Ирвинга Пенна, которую вы курировали, была первая ваша фотографическая выставка?
— Фотографическая была первая.

— И в дальнейшем у вас была выставка Мэпплторпа...
— Мэпплторпа, потом с Евгением Мохоревым мы делали в Театральном музее выставку, потом с Ольгой Корсуновой к 300-летию Петербурга «Улицы, лица, дома».

— Можно ли говорить о том, что Ирвинг Пенн — это fashion-фотография, близкая к эстетской?
— Ирвинг Пенн намного больше, чем fashion-фотография, хотя публика знает именно его fashion-фотографии. Но это большой фотограф, притом что fashion-фотографии ему заказал Vogue, в то время когда Vogue был почти интеллектуальным журналом.

И сказать, что он был специалистом в fashion-фотографии, нельзя, fashion-фотографией он отнюдь не исчерпывается, у него есть замечательные портреты. И одна из его замечательнейших фотографий — это фотография окурков.

— Но всё равно он фотограф такой статусный, а Мэпплторп — это фотограф нью-йоркского андеграунда...
— Мэпплторп уже давным-давно абсолютнейший классик андеграунда. По манере жизни, что тоже нельзя сказать, где-то к 35 годам он был страшно известен и снимал всех знаменитостей. Посмотрите, кого Мэпплторп снял — от Энди Уорхола до Патти Смит и всех звезд, поэтому его никак не назовешь андеграундным.

— Но Уорхол — это все-таки новая американская культура...
— А кого он должен был снять? Марка Твена? Но Марк Твен уже умер. При этом и Марка Твена он бы тоже снял, у него Трумэн Капоте есть и много кто другой. Он не фотографировал президентов, ну и слава богу. И не очень-то хотел.

— А как куратор вы какое удовольствие получили от того, что провели выставку Смелова?
— Какое удовольствие? Что дело сделано.

— Планируете ли делать какие-то фотографические выставки?
— У нас с Ольгой Корсуновой есть проект сделать выставку петербургской фотографии ручной работы в рамках Российско-французского года. Вообще я занимаюсь итальянской гравюрой, и у меня сейчас главная выставка — выставка Пиранези.

— То есть эта выставка для вас главнее выставки Смелова?
— Вы теперь будете рейтинги устраивать, главное, не главное. Я сделал выставку Смелова, очень много работы в нее вложил, она для меня важна. Пиранези для меня тоже важен, там будет представлена его фантастическая архитектура. Для меня всё личностно, что я делаю.

Беседовал Станислав Лукьянов, Санкт-Петербург