На текущей неделе телевидение вошло в режим двойного празднования — Пасхи и юбилея Аллы Пугачевой. Это тесное соседство многое проясняет — во всяком случае, то, где мы, по мнению телеразума, живем.

Не успело ТВ мирно отпраздновать День космонавтики, как взбунтовалось и решило продемонстрировать свои личные воззрения на мир. Пусть где-то там, вне телеящика, — космос, который надо осваивать. А внутри телевидения — пока еще абсолютно освоенная и обжитая вселенная, причем в некоторых смыслах даже сакральная.

В некоторых — потому что сакральность бывает разная. У Пасхи своя сакральность. У юбилея Аллы Пугачевой — своя, и некорректно именовать ее мнимой. В диапазоне между этими сакральностями и существует современность.

Каждый день телевидение всеми силами пробует достроить мир дольний небесами и адом.

Небеса — пресловутое «райское наслаждение» и разные виды счастья в рекламе или выступления политиков высоких рангов. Но для кого-то рекламный рай заведомо фальшив, а кто-то скептически относится к политическому поднебесью, или наоборот.

Преисподняя?

Всегда пожалуйста.

Где-то очередные жуткие твари душат бедных грешников своими щупальцами. Где-то снова и снова происходит процесс радикального похудения с помощью сатанинских кремов-мазей или адских машин-тренажеров для сжигания жиров.

Впрочем, хоррор и парамедицина с паракосметологией тоже могут не устраивать даже самых невзыскательных зрителей. В основном рай и ад на ТВ заведомо игрушечные.

Необходимо кому-то осенять собой эту телевселенную, чтобы она казалась более настоящей. Поэтому наше ТВ буквально вцепляется, впивается и вонзается в звезду природного происхождения, проверяя, сможет ли она воскресить «настоящесть» и персонифицировать Силу в экранном измерении.

Ведь неперсонифицированные силы на телевидении преобладают, будь то реклама — двигатель коммерции или шоу-бизнес — создатель звезд.

Как говорили выходцы из преисподней в одном ренессансном произведении, единым местом ад не ограничен; где мы — там ад. То же самое сегодня относится и к раю.

Где он располагается? Где Алла Пугачева, например, там сплошной рай, даже если антураж не соответствует.

Юбилейный концерт, транслировавшийся по «России», явственно это показал. Сцена представляла именно вселенную, то синюю и невозмутимую, как айсберг в океане, то пылающую и волнительную, как миллион алых роз.

Однако этот алый ад усмирялся и превращался в доброе солнышко с Пугачевой в самой его сердцевине. Красивость и диковинность антуража — от райской мифологии, избыток света и огней — от адской мифологии.

На эстраде они мирно уживаются, если их есть кому усмирять, конечно. Вот когда на эстраде звезды, шоу-бизнесом сотворенные, вроде Билана, или телебизнесом мобилизованные, там сплошной ад, пускай даже по нему ездят на коньках.

В любом случае срединное земное измерение вытесняется. Похоже, потому эстрадные шоу такие массовые — большинству нравится, когда ад не страшный, рай не слишком рекламно-приторный, а надоевшей земной обыденности вообще нет.

Пристрастие нынешнего ТВ к поп-концертам говорит не столько о его любви к эстраде, сколько о нелюбви к земной юдоли.

Ведь земное бытие чревато уже настоящими адскими муками. Что нам стоит ад устроить? Репортажи об адских страданиях и нечеловеческом жестокосердии поступают в эфир регулярно.

Взять хотя бы недавний сюжет о женщине, которая попала в больницу с инфарктом, а уже в царстве медицины приобрела гангрену и не пережила ампутацию обеих ног.

Или история о девочке, которую никак не могут поделить отец и мать, разрывая между разными странами и представлениями о родительских чувствах, правах и обязанностях.

Это ли не ад без границ? Это ли не причина чувствовать себя в начале третьего тысячелетия слабой и ничтожной земной тварью, которую в любой момент может погнать по всем кругам ада неведомая власть?

Когда Алла Пугачева облачается в очередной балахон до пола, она любит делать жест широких объятий, вмещающих в себя всё человечество. За этот жест, канонический для образа Богоматери, Пугачеву не просто любят, на нее надеются. Мы же все сироты бесправные тут.

Ощущение беззащитности отдельно взятого индивида, которое ТВ честно черпает в жизни, надо чем-то уравновешивать. Пугачева являет необходимый образ спасительницы, в силе которой не надо никого убеждать и никому не надо убеждаться. Сам образ рождает веру в возможность спасения, притом вполне физического, чего вполне достаточно.

Даже у Леонида Парфенова на Первом канале сквозь иронию проступало упование. Ведь немало уже «первых парней на деревне» сменилось.

И Штирлиц Вячеслава Тихонова, и д’Артаньян Михаила Боярского, и мудрый герой Вахтанга Кикабидзе, ценивший свои года, и Паратов Никиты Михалков, не ценивший женщины, которая его любила.

А женщина, которая поет, всё поет и поет.

Может, так будет всегда?

Народу-то ведь нужно всего ничего: чтобы в обозримом мире присутствовал кто-нибудь вечный и позитивный. Беседа Аллы Борисовны и президента, подававшаяся пространно на канале «Вести», выглядела как встреча вечности и времени.

У нас давно привыкли измерять Пугачеву чужими жизнями и успехами, чужим веком публичной активности и востребованности.

В нынешний юбилей телевидение как никогда тотально заполнило Аллой Пугачевой свой эфир, сделало ее вездесущей, наподобие некоей звучащей и мелькающей эссенции, одухотворяющей все форматы, даже светскую хронику.

Второй ипостасью Пугачевой явилось лучшее в ее творчестве — действительно доказавшие свою нетленность песни советского периода, когда поп-искусство уже было, а повседневная коммерческая поп-культура еще не сложилась и не стала оттеснять хорошие песни на задний план.

Третья ипостась Аллы Борисовны — всё то время, когда она не поет в кадре, а говорит, фигурирует, листает домашние фотоальбомы, вспоминает, рассказывает.

Когда она этим занята, в ней пропадает певица и остается просто женщина, не больше и не меньше. Камера словно чувствует это и всматривается в юбиляршу именно как в чудо потаенности, сокрытости собственно чудесного.

Неужели вот эта обыкновенная женщина так пела? Неужели она — единственная, неповторимая, которую ничто не способно уйти? Неужели у нее было столько перипетий и мучений в личной жизни? Впрочем, славы без страстей не бывает...

Алла Пугачева породила тот стихийный языческий культ, который питается христианскими мотивами, но гораздо сподручнее в повседневном мирском обиходе.

Его можно не бояться запачкать своей земной грязноватостью, трусоватостью, легкомыслием, материальностью и меркантильностью. Ему не надо морально соответствовать, до него не надо эстетически дотягиваться.

Прощание с Аллой Пугачевой оборачивается явлением Аллы Пугачевой в концертном варианте всем желающим, а в телевизионном варианте — просто всем.

С пышной прической, пышной фигурой, щедрым макияжем, в своем бесконечном «уходе» с эстрады в мирскую жизнь, приятную без выступлений на больших площадках (этот грядущий уход в чисто мирское, без служения искусству, акцентируется в телеанонсах), Алла Пугачева смотрится чуть ли не карнавальной героиней.

Она воплощает пиршество жизни, побеждающей все формы самоограничения и даже искусство, которому теоретически следует служить.

Когда-то давным-давно она пела от имени Арлекино — но оказывалось, что под клоунской маской скрывается трагический персонаж почище Гамлета.

Теперь Алла Пугачева драматически прощается и даже пускает слезу, а на самом деле празднует победу над возрастом и шоу-бизнесом , то есть над современными кругами ада.

На этом празднестве не может быть ничего запретного, и телевидение радуется триумфу Пугачевой как своей свободе. Оно нашло сакральную персону себе под стать.

Праздник Пасхи телевидение не может праздновать «от себя». Оно будет с пиететом транслировать то, как празднуют Пасху православные люди и православная церковь, как интерпретируют события Библии ученые или как воплощает образы Страстей Христовых в своем фильме Мел Гибсон.

А подспудно ТВ будет ждать сразу майских праздников, для которых заготовлен богатый арсенал зрелищ.