Осенью 1916 года Унгерн был представлен к чину войскового старшины, но стать им не успел. Его карьера завершилась внезапно. 22 октября, находясь в краткосрочном отпуске, он с позиций поехал в прифронтовые Черновцы и ночью, пьяный, пришел в гостиницу «Черный орел» с требованием немедленно предоставить ему номер. Швейцар отвечал, что не имеет права сделать это без письменного разрешения коменданта города. Тогда Унгерн решил поквитаться с каким-то здешним лакеем, который плохо к нему относился, когда двумя неделями раньше он жил в этой гостинице, долечиваясь после ранения, и тут же отправился на поиски обидчика. Швейцар «увивался» рядом и «кричал, что это безобразие». Рассердившись, Унгерн «хотел ударить его шашкой в ножнах, но промахнулся и разбил стекло в дверях». Так говорил он сам, но швейцар утверждал, что первый удар пришелся ему по лицу, а стекло в дверях пострадало уже от второго.

В третьем часу ночи со словами «Кому тут морду бить?» барон явился в комендантское управление. Дежуривший там прапорщик Загорский, переговорив по телефону с комендантом, отказался выдать ему разрешение занять гостиничный номер, тогда взбешенный Унгерн поступил с ним так же, как со швейцаром, — ударил сначала кулаком в лицо, а потом шашкой в ножнах «по голове возле правого уха». Сам он на суде говорил, что не помнит, насколько точны были его удары, но кузену Эрнсту позднее признавался: «Я выбил несколько зубов одному наглому прапорщику».

Завершение истории было скорее комическим. «Наглый прапорщик» побежал за подмогой, и когда комендантский адъютант Лиховоз прибыл на место происшествия, то обнаружил Унгерна заснувшим в кресле посреди гостиничного вестибюля. Лиховоз беспрепятственно отстегнул у спящего буяна шашку, а затем арестовал его.

Замять дело не удалось, потерпевшие подали жалобу в корпусной суд. Суд запросил в полку аттестацию на обвиняемого. Она оказалась гимном во славу его воинских доблестей и, похоже, сыграла свою роль. В конце ноября 1916 года был оглашен вердикт: заключение в крепости сроком на два месяца. При этом оговаривалось, что Унгерн должен отбывать наказание при своей части. В сущности, ему вынесли условный приговор, за что, по словам Эрнста Унгерн-Штернберга, его кузен должен был благодарить Врангеля — тот «употребил всё свое влияние, чтобы Роман так легко отделался».

Тем не менее Врангель явно не хотел и дальше иметь под своим началом беспокойного барона, доставлявшего ему массу хлопот. Вскоре он утвердил им же инспирированное постановление старших офицеров полка, согласно которому Унгерн был отчислен «в резерв чинов». В этом качестве он и попал на Персидский фронт.

С началом Первой мировой войны Персия заявила о своем нейтралитете, но год спустя успехи немцев в Европе, а турок — на Кавказском фронте и в Месопотамии заставили Тегеран поколебаться в принятом решении. Правительство еще сомневалось, а в стране уже разгорался джихад, направленный против русских и англичан. С гор спустились курды, к столице подтягивались повстанцы-муджахиды под руководством немецких и турецких офицеров. В этой обстановке осенью 1915 года в северные провинции Персии был введен русский экспедиционный корпус генерала Баратова. Чуть позже в его состав вошла Забайкальская казачья бригада, которой командовал генерал-майор Семенов, троюродный брат будущего атамана. Пока Унгерн состоял под судом, будущий атаман решил перевестись в эту бригаду. Причина была в том, что его будто бы обошли наградой за подвиг, совершенный им при обороне какого-то ущелья в Карпатах. Обидевшись на начальство в лице Врангеля и Крымова, он подал рапорт о переводе в Персию и прибыл туда в январе 1917 года. Унгерн, видимо, выехал вслед за ним.

Штаб экспедиционного корпуса располагался в Урмии. Значительную часть жителей города составляли ассирийцы (айсары, айсоры), считавшие себя потомками уцелевших после падения Ниневии великих завоевателей древности. Они исповедовали христианство несторианского толка и еще в VI веке бежали в Персию от гонений в православной Византии. Отсюда их проповедники добирались до Китая и Тибета, а позже обратили внимание на Великую Степь, где еще при Чингисхане обратили в несторианство часть монголов. В 1914 году эти воинственные «черногорцы Персии», как назвал ассирийцев один русский дипломат, сразу приняли сторону России против своих давних врагов, курдов и турок. Те ответили резней. Спасаясь от нее, «айсары» из Персидского Курдистана и соседних турецких вилайетов тысячами устремились в Урмийский округ, под защиту русских войск. Сюда же прибыл несторианский патриарх Мар-Шимун ХIХ Биньямин, носивший титул «патриарха Востока и Индии».

В Урмии, как в своих мемуарах сообщает Семенов, Унгерн «взял на себя организацию добровольческой дружины из местных айсаров». Дело обстояло следующим образом: армия уже начала разлагаться, и они с Унгерном «решили создать добровольческие дружины из инородцев», чтобы «оказать давление на русских солдат если не моральным примером несения службы в боевой линии, то действуя на психику наличием боеспособных, не поддавшихся разложению частей».

Это обычное для Семенова желание — изобразить себя прозорливым государственным мужем, каковым он являлся якобы даже в те времена, когда был простым есаулом. На самом деле два ассирийских батальона под командой русских офицеров существовали в корпусе Баратова с весны 1916 года. Они были приданы забайкальским казакам и вместе с ними участвовали в операциях против курдов задолго до того, как Семенов с Унгерном появились в Персии. Чуть позже из беженцев-ассирийцев была создана еще и партизанская дружина, «страшная по тысячелетней ненависти к курдам и персам», как характеризовал ее Виктор Шкловский, в то время помощник комиссара Временного правительства на Персидском фронте. Он встречал этих дружинников на урмийском базаре. Они шли «в штанах из кусочков ситца, в кожаных броднях, с бомбой за широким поясом, и персиянки показывали на них детям и говорили: «Вот идет смерть».

Есть данные, что «айсары» ведут происхождение от арамейцев Сирии, но если даже и так, мнимые потомки хозяев Ниневии, «логовища львов», оказались достойны своих апокрифических предков. Эти нищие и гордые обитатели гор проявили себя бесстрашными воинами; Шкловский пишет, что в боях сам патриарх Мар-Шимун и его епископы «ходили в атаку в штыки и дорезывали пленных». Последнее не удивительно — в 1915 году курды, вместе с турками ненадолго занявшие Урмию, насиловали четырехлетних ассирийских девочек, которые тут же умирали, а женщин обливали керосином и сжигали живьем. Вообще здесь даже в регулярных армиях быстро перестали действовать табу, в той или иной степени сохранявшиеся на европейских фронтах. Если курдские разбойники отрезали головы захваченным русским солдатам, то и казаки сажали пленных курдов на кол или вешали на деревьях вниз головой.

Как утверждает Семенов, «блестяще» показавшие себя в боях «айсарские дружины» находились «под начальством беззаветно храброго войскового старшины барона Р.Ф. Унгерн-Штернберга». В действительности ассирийские батальоны состояли под общей командой полковника Андреевского, командиром урмийской дружины считался «патриарх Востока и Индии», а фактически ее возглавлял Ага-Петрос Элов, в прошлом — американский каторжник. При нем имелась группа русских инструкторов во главе с полковником Кондратьевым, в нее, по-видимому, и входил Унгерн. Об этом эпизоде своей жизни сам он никогда не вспоминал, разве что в разговоре с Оссендовским туманно упомянул некий давний план «поднять Азию на Германию». Возможно, имелась в виду идея использовать ассирийские части на Западном фронте, но до дела так и не дошло.

О Лоуренсе Аравийском, с которым его будут сравнивать, Унгерн в то время вряд ли что-нибудь слышал, зато мог знать о Вильгельме Васмусе (Васмусе Персидском). Этот бывший германский консул в Бушире тоже принадлежал к числу тех европейцев, для кого Восток стал родиной души. Если Унгерн позднее выучит монгольский и китайский языки, будет одеваться как монгол и женится на маньчжурской принцессе, то Васмус владел классическим фарси и наречиями южноперсидских горцев, носил их одежду, соблюдал их обычаи, а в 1915 году взял в жены дочь племенного князя Ахрама. В его интерпретации этот брак символизировал союз двух древнейших ветвей арийской расы — иранской и германской. Под эгидой тестя Васмус начал собственную войну с Британской империей. Созданная им шпионская сеть раскинулась по всему Ближнему Востоку и доставила англичанам множество неприятностей, вплоть до поражения при Кут-эль-Амаре в апреле 1916 года. Здесь, благодаря информации Васмуса, турки под командованием немецкого генерала фон дер Гольца окружили и вынудили капитулировать 9-тысячный британский экспедиционный корпус в Месопотамии.

Впоследствии Унгерн будет считать теократию оптимальной формой государственного устройства. Теократией была Монголия при Богдо-хане, но еще в Урмии он мог заметить, что на тех же основах строилось и самоуправление ассирийской общины, причем теократия тут причудливо сочеталась с принципами классической монархии. Духовная и светская власть принадлежала патриарху, но его сан переходил по наследству — правда, не от отца к сыну, ибо патриархи давали обет безбрачия, а от дяди к племяннику. Родословную этой династии предание возводило к Симону, единоутробному брату Иисуса Христа, казненному в Риме при Траяне.

«Ощущение непрерывности традиции — отличительная черта здешних народов», — пишет Шкловский. Это сугубо восточное, чувственное «ощущение» свойственно было и Унгерну. В годы Гражданской войны он поведет борьбу не просто с выскочками-большевиками, а с очередной реинкарнацией тех демонических сил, которые, по его словам, создали III Интернационал «три тысячи лет назад», в Вавилоне, и окончательно восторжествовали после падения противостоявших им великих империй Романовых и Цинов. Подобные представления не слишком отличаются от ассирийского и монгольского вариантов того же мифа о пребывающем в мире древнем зле и того же обостренного войной чувства близости хтонических чудовищ, вечно рвущихся на поверхность земли, но до поры удерживаемых какой-то сакральной преградой.

Никитин, русский консул в Урмии, видел под Орамаром ассирийский каменный храм Марин-Мем — маленький, без окон и украшений. «Этот храм, — рассказывал он Шкловскому, — не был разрушен курдами. Мало того, они оставили в живых даже родню христиан, священников храма. Объяснялось это тем, что, по преданию, под этим храмом заключен Великий Змий, который вышел бы, если бы храм разрушили».

Схожая легенда существовала в Монголии, где всё окончилось менее благополучно. Роль посвященного Богородице несторианского храма здесь исполнял огромный камень в степи рядом с Улясутаем; под ним вместо Великого Змия были заточены собранные отовсюду и заклятые неким святым ламой злые духи. Рассказывали, будто их выпустили на волю сами же унгерновцы. То ли из любопытства, то ли желая отомстить монголам, перешедшим на сторону красных, они сдвинули с места священный камень и освободили пригнетенное им мировое зло.