Реакция на кризис бывает разной. Сейчас носится атмосфера не страха перед кризисом и не решимости его преодолеть. Мы словно всем своим видом показываем, до чего ж этот кризис не вовремя начался. Ни о какой практической адаптации к кризису большой город не желает и помыслить. Психологически жизнь в экономическом кризисе нам не интересна.

Телеискусство это предвидело.

Эх, чего же они так маются в поиске новых форм и мотивов, думалось в прошлом сезоне, когда по НТВ запустили криминальный сериал «Литейный, 4» со звездами «Улиц разбитых фонарей» и «Убойной силы», когда Ухов (Андрей Федорцов) нежно осматривал свои дорогие и стильные ботинки, а зритель считал количество их пар на рабочем месте Ухова.

Бывшим полуголодным ментам построили шикарный интерьер, усадили их в приличные машины, сделали их весьма состоятельными и ухоженными людьми. Они обзавелись еще и «творческими псевдонимами», говорящими об очень высокой самооценке героев и жажде сценаристами лучшей доли, — Адвокат, Моцарт, Габен...

А в первых сериях «Улиц...» Ларин ходил голодный и в кармане у него было четыре доллара. А Дукалису не на что было новые ботинки себе купить, и из этого вырастал целый сюжет.

А еще Дукалис приобретал какой-то «разваленный», как сказала бы мама дяди Федора, «мерседес» за бесценок, но для него это было целым состоянием. Начальство же начинало косо смотреть на Дукалиса — честные менты в «мерседесах» не ездят.

Всё, баста, отмучались.

«Литейный, 4» выражал и сейчас выражает усталость общества от бедности и убежденность, что мы все уже имеем право на повышение жизненного уровня и социального статуса. Антураж в этом сериале важнее сюжета и экшена.

Не так давно была перестроечная разруха, не так давно во многих даже очень престижных учреждениях зарплат не платили месяцами, не так давно интерьеры магазинов напоминали внутренность выброшенного на помойку холодильника.

Потом начался рынок и наводнение страны товарами, на которые у большинства не было денег, и высоко оплачиваемыми работами, на которых работал не ты, не твои знакомые и даже не твои соседи, а кто-то непонятный.

Потом наконец капитализма вроде стало хватать если не на всех, то на более широкие слои населения. И шанс встроиться в жизнь над чертой бедности стали получать твои соседи, друзья и даже ты сам.

И что, снова-здорово, по новой в бедность? В беззарплатное существование, в паническую боязнь потратить чуть больше, чем тратил месяц назад? Снова экономить, ужиматься и прикидывать, от чего еще можно отказаться в своем рутинном потреблении? Нет у народа душевных сил на такие подвиги. Многие будто транслируют во внешний мир: «Кризис, go home!»

Торговля словно чует эти настроения и плотоядно с ними солидаризируется. Иду по подземному переходу на «Пушкинской». Сумки продаются аж по пять, а то и семь, даже десять тысяч рублей.

И это всего-навсего сильно буржуазные сумки для тех, кто ностальгирует о минувшей эпохе до изобретения банкоматов и пластиковых банковских карт, когда надо было носить с собой много денег и вещей. А теперь в сумку и положить-то нечего, кроме невесомого сотового телефона, плоского легкого ноутбука и пудреницы, которую можно перепутать с телефоном.

Тут же неподалеку гордо скалятся металлические массивные зажигалки по полторы-две тысячи рублей. Мужчина, заимев такую крутую зажигалку, должен специально выделить ей какое-то место в своей жизни, а значит, он должен это свободное место иметь.

Большой зажигалке либо нужны просторные пустые карманы в какой-то недешевой одежде, чтобы не выглядеть жалкой крупицей роскоши в контексте полунищенства. Большой зажигалке уютнее всего в широких дорожных штанинах — а тут как раз отменяются командировки и частные поездки...

Или на большом рабочем столе с живописным хаосом предметов, что подразумевает работу неофисного, но стационарного типа. Еще желательно наличие рядом не только массивной пепельницы с каким-нибудь прибамбасом, но и пузатой бутылки с дорогим коньяком.

В общем, такие зажигалки заправлены тоской по творческой работе, а также ностальгией по эпохе до масштабной борьбы с курением на Западе, когда именно возможность спокойно и вдумчиво курить на рабочем месте ценилась как неотъемлемое право личности. Это ностальгия по времени, когда такие зажигалки не продавались запросто в подземных переходах Москвы, а привозились откуда-то из-за границы и их надо было «доставать».

Уже одного взгляда на сумки и зажигалки вполне достаточно, чтобы ощутить начало торговли интимными мечтами, в которых современный человек не всегда отдает себе отчет.

Первая такая мечта касается чудесного переноса в более примитивный и откровенный капитализм, проявляющий себя так, как в незабвенной французской комедии Франсиса Вебера «Игрушка» с Пьером Ришаром. Тот капитализм кажется грубее и понятнее, у него более вещные, материальные атрибуты. Он действует агрессивнее, и потому против него не стыдно даже выступать с протестами. Тогда мы смотрели на тот капитализм издали — и запомнили его красивым.

Иду дальше.

Карманные зеркальца, изукрашенные всевозможным декором, по 500—700 рублей. Пользоваться таким зеркальцем современная особа женского пола будет раз в год. Носить с собой зеркальце отдельно, пудреницу отдельно — перебор. Носить только зеркальце — непрактично. Зеркальце не виновато, но оно лишнее.

А что это за странные сабельки с цветочками на концах возлежат в узеньких коробочках? Что-то ирреальное. Оказывается, закладки для книг! Всего по 300—500 рублей!

Это продается специально для того, чтобы самые сообразительные пользователи интернета вспомнили о наличии бумажных книг. Чтобы читатели книг почувствовали себя идиотами, не умеющими эстетично и с комфортом прерывать чтение.

Они так прямо и увидят, как некто с кружевными манжетами берет в руки увесистый том, открывает в заложенном роскошной сабелькой месте и приступает к размеренному чтению вслух. Потому что читают обладатели такой закладки исключительно неторопливо и вслух — в кругу близких и даже, боюсь, у камина. И делают паузы, чтобы деликатно разрезать неразрезанные страницы...

Правда, если вынырнуть из тумана истории, то вспомнится, что на сами книги денег не хватает, потому что книги здорово подорожали в последние годы...

Жителю мегаполиса начала третьего тысячелетия предлагаются вещицы, адекватные для усадебного быта XIX века или для прежней городской жизни, еще не вкусившей нынешних сверхскоростных ритмов. Эти вещицы — символические заменители кнопок машины времени.

Они обещают унести людей из кризиса, в утопическое прошлое, напоминая о другом образе жизни, других ритмах, других социальных ролях. Подобный виртуальный маскарад с материальным реквизитом знает себе цену. Те же закладки и зеркальца лежат кое-где по полторы-две тысячи рублей, а на Пушкинской — дешевка.

Приезжаешь в какой-нибудь скромный спальный район, в минутах 20—30 езды на метро от центра, заходишь в торговый центр, а там посреди первого этажа только что установили прилавок с французским шоколадом.

Десятки сортов конфет на выбор. Всех форм, цветовых оттенков, наполнителей, дополнителей, приправ и ароматных композиций. Сто грамм данной продукции стоит от 200 рублей и выше, притом сильно выше.

Можно, конечно, купить стандартной величины отечественную шоколадку из черного шоколада примерно за 40 рублей, но это значит бездуховно и почти халявно нажраться.

Нет, за лакомство с духовным наполнителем, с шармом надо платить по-настоящему — эту мысль нам и прививают. Французский шоколад за несколько сотен — это миф Парижа, Европы, это вкус той романтики, о которой французы могут себе позволить лишь петь...

Может, это и лучше маленькой булочки с восемью злаками, которая в булочной на Тверской продается за 80 рублей. Черт его знает, какой там духовный наполнитель, кроме экологии и натуральности.

В нашем районе семантизированный шоколад пока не покупают, на него только досыта смотрят, а потом спускаются в супермаркетный подвал и загружаются советским шоколадом.

На втором этаже прямо между лифтом и эскалатором вдруг стали продаваться модельки коллекционных велосипедов — от десяти тысяч и далеко ввысь. Статуэтки вокруг полутора тысяч — черепашки, котики, верблюдики, слоники. Песочные часы не медицинского, а светско-домашнего типа — от трех тысяч рублей. Дорожное домино или дорожные нарды в металле — около двух тысяч рублей.

Люди, которые могут, ничем не жертвуя, приобрести забавы ради такую штуковину, как правило, не играют в домино и даже не знают, что такое нарды, — в этом-то вся прелесть. Представляя акт покупки, они прямо физически могут ощутить себя в роли другого, виртуального прикинувшегося.

Для многих же подобные вещицы — предметы роскоши, их цена является существенной частью ежемесячных доходов. Одна «парадрагоценная» черепашка — по цене корзины овощей, фруктов и рыбы для правильного питания в течение недели.

Если на Западе нормальный человек не будет покупать ненужную, но приятную вещь, не имея на то денег, то у нас — очень даже будет. Не в придачу к необходимому, а вместо необходимого.

Как магический оберег, не позволяющий ощущению кризиса завладеть приватным миром индивида. Людей провоцируют на бессмысленные и даже опасные для выживания траты. И ведь кто-то спровоцируется.

Количество эстрадных концертов по телевизору, где всё блестит, звенит и празднует вечный праздник успеха, возрастает прямо пропорционально размножению магазинов подарков, среди которых откровенно дорогие борются с недешевыми.

Начинается бум роскоши в ее массовых эквивалентах. Popu-lux, как называли в Америке 60-х увлечение доступными, хотя и недешевыми изделиями. Мебель из кожзаменителя, дизайн которой симулирует антикварность, а кожзаменитель — натуральную кожу. Автомобили, будто взятые напрокат у Джеймса Бонда, однако все же способные не разорить клерка со средней зарплатой. Высоко оплаченная иллюзия роскоши явилась роскошью-заменителем, когда желание роскоши сделалось достоянием миллионов, опережая рост самого благосостояния.

Сейчас в России новые поколения начинают на генетическом уровне ощущать тоску по приятным вещицам с аурой дорогих и роскошных. А нужда в таких вещицах окончательно миновала.

Спасибо очередному витку технической революции. Не нужны настенные часы и настольные лампы, некогда пользоваться подставками для колец и специальными тарелочками для вареных яиц. Шкатулочки менее актуальны, чем домашние сейфы.

Жизнь протекает между электроникой для работы и развлечения и бытовой техникой, взаимодействие с которой есть менеджмент повседневных материальных нужд. Среда обитания становится тотально функциональной.

Но эстетические и психологические потребности этим не удовлетворяются. Человеку нужно периодически выныривать на островки непрактичности, антипрагматизма и забвения здравого смысла.

За удовлетворением этих потребностей массовый индивид идет не в музей, не в театр и не на концерт, а в магазин. Чем более необязательной в практическом плане является вещь, тем она ему милее.

Сегодняшняя торговля бьет на внутреннее неприятие кризиса, на эмоциональное сопротивление индивида голому прагматизму и угрозе урезания растущих потребностей. Прилавки киосков и витрины становятся похожи на выставку виртуального бескризисного хозяйства.

Популяризация предметов доступной роскоши — это и есть глобальная антикризисная мера нашей коммерции.

Торговля мечтает, когда
не Белинского и Гоголя,
не Мураками с Шелдоном,
не шмотки с микрофиброю,
не ноутбуки с кружками,
а верблюжат и слоников,
шкатулочки и нардочки
с базара понесут.