Зловещий герой романа Булгакова по имени Воланд явился красной Москве в роли консультанта. Это, как известно, оказалось чревато. Впрочем, складывается впечатление, что нынешней — разноцветной — Москве подобное грозит куда меньше. Ибо роль консультанта быстро теряет привлекательность как слишком ответственная (ну как же, проконсультировал, насоветовал — и нате вам, всё вышло наоборот, ну и разбирайся потом с гневными клиентами). На первый же план выходит позиция эксперта, не подразумевающая, как выясняется, не только за что-нибудь ответственности, но порой и компетентности в вопросах, требующих экспертизы. Что сильно снижает цену услуги.

Что такое в России эксперт?

Это удивительный персонаж. Подождите, это не важно, как он одет. Ну в свитер под горлышко. Ну в очки и в галстук кембриджских цветов. Ну в рубаху навыпуск и в пышную бороду. Ну в усы, небритость и ясность в глазах. И не существенно, лыс он как коленка или космат. Он — эксперт. Его спрашивают. А он говорит. В том числе по ТВ. Он стремится на ТВ. А иначе кто ж его услышит и узнает, как он выглядит? Кто станет его замечать, меняться визитками и здороваться на важных тусовках?

Кстати, те, кто спрашивал мнение, вполне могут этого мнения и не учитывать. Больше того, могут его даже не услышать. Или услышать в изложении типа «а еще такой-то и такой-то вчера крякнули, зажгли как надо».

2.

И хорошо. Не зря же люди получали образование. Не зря же даны им таланты. Не зря же, в конце концов, сильно думали, как и что сказать. Например, о том, кто для России лучше в президентах США — демократ или республиканец. Сколько лет (или дней) продлится кризис, и где, блин, его дно, и как выглядит оно. Или что к чему пора присоединить: Молдавию к Румынии или наоборот. И что вообще делать со всеми этими геополитическими новостями. И так далее.

Штука в том, что независимо от темы разговора все они твердят разное. Не потому, что любят пороть отсебятину, а просто это нехорошо — повторять соседа по эфиру (или круглому столу). Кто тебя процитирует, если ты не выступишь красиво? Если не посетуешь, например, на то, что Европа увязла в трясине ленивого потребительства и единственное, что может ее встряхнуть, это локальная, но чувствительная ядерная война… При этом, похоже, нередко они и не думают, что влияют на политику. И не на «реальную», что в телике, а на ту, что за его пределами.

Впрочем, возможно, они не верят, что вне телевизора может быть какая-то политика. И их смущает, что в мире зачем-то есть те, кто связан с пространством за стенами студии такого-то канала или конференц-зала. Например, социологи.

— Не нужно забывать, что будущее строится в том числе словами, — утверждает глава исследовательского центра ЦИРКОН Игорь Задорин, — в том числе словами экспертов. А они чаще, чем нужно, относятся к своим выступлениям без ожидаемой ответственности. Эксперт, претендующий на влияние, обычно ориентирован на внимание нескольких конкретных лиц и, чтобы соответствовать их ожиданиям, легко включает в свои прогнозы и суждения, скажем мягко, интуицию…

И правда, случается, что солидные люди, именующие себя, скажем, политологами, берутся растолковывать не то, как обстоят дела, а что надо делать. И уже неясно, кто перед нами — профессионалы-аналитики или ораторы-политики? Итог — недоверие к их мнению, а в пределе — к экспертизе.

Это следствие ухода экспертов в пропагандисты. Кто-то так поднимает свою рыночную стоимость. А кто-то переформатирует общественные настроения. Но вот вопрос: во благо? Или во что?

3.

Так что публике пора дотумкивать, что важно учитывать не только сами оценки, но и статус и политическую позицию каждого эксперта.

Любопытно, что в 90-е годы исследования того же ЦИРКОНа показали, что чем дальше эксперт от правительственного довольствия, тем сильнее его мнения расходятся с официальными. И наоборот. При этом вопрос не в том, обслуживать или не обслуживать задачи власти. А в том, чтобы любые задачи обслуживать с пользой…

Разве достаточно излучать оптимизм, если это велит текущий политический интерес? И погружаться в пучину безнадеги, если нет? Надо ведь и предвидеть последствия. Если относиться к этому серьезно, то окажется, что во многих случаях нам всё же, хотя бы отчасти, дано предугадать, чем наше слово отзовется. Памятуя, что совсем нередко выполнение текущих задач без оглядки на последствия, но с учетом возможного неудовольствия заказчика уже через шаг влекло суровые последствия.

Конечно, легко рассуждать о том, что это только сейчас западные, восточные и здешние коллеги прямо говорят, что одобрение вооруженной операции в Афганистане стало прологом для утраты СССР статуса сверхдержавы. А согласие на введение военного положения в Польше — преддверием углубления кризиса и распада Восточного блока. Понятно, что вторжение на манер дружеской помощи ЧССР повлекло бы за собой куда более катастрофические результаты. И эксперты, наверное, думали прежде всего об этом. Но разве нельзя было подумать и о том, как увидеть в кризисе новые возможности?

Впрочем, кто-то их, вероятно, видел. Только предпочитает об этом помалкивать. И вообще, в СССР роль эксперта была куда менее публичной. Между агитаторами из «9-й студии» и «Международной панорамы» и теми, кто всерьез влиял на руководство, пролегала незримая, но труднопреодолимая граница. Стерта ли она теперь?

4.

Жаль, печалится Игорь Задорин, что у нас нет системы оценки экспертов. Я видел попытки создания рейтингов экспертов в области политики, экономики и социологии, но они под давлением «недооцененных» так и не претворялись в систему.

Поэтому многие уверены, что можно говорить что угодно. Что им не припомнят попадания пальцем в небо, внезапные изменения позиции и вообще полную чушь. Потому что, во-первых, некому, а во-вторых, исследования показывают, что часто репутацию у нас формируют не профессиональные победы и провалы, а текущий социальный статус и, если хотите, присутствие в СМИ.

Было бы любопытно организовать такой мониторинг… Скажем, публиковать информацию о том, что, мол, неделю назад такой-то эксперт заявлял, что победа демократов на выборах в США — беда для России, а вчера он же поведал, что она открывает для нас колоссальные перспективы. Или что некто твердил, что никакого кризиса нет, а после возвестил, что до дна еще далеко… Те, кто устроит такой мониторинг, получат большое влияние на экспертную среду. А среде он, возможно, поможет стать — как бы вернее сказать — надежнее, что ли?

5.

Только вряд ли это дело журналистов. Господин Задорин поясняет, что они тоже аудитория экспертов. От них сложно ждать адекватной оценки компетентности тех, чьи мнения они пересказывают публике. Так что в нашей ситуации проведения «экспертизы экспертов» следует ждать от потребителей их оценок — от управленцев, которых нынешнее положение скоро перестанет устраивать.

Об этом косвенно говорит и принятие программы-2020 — новой попытки увидеть и описать возможное и желательное будущее России. Хотя бы на десятилетие.

По этой программе идут дискуссии. Но и они — хотя бы по привычке — вполне могут стать удобными площадками для празднословия. Это еще сильнее удешевит экспертов. И придется им довольствоваться малым…

Так что же, вырастет спрос на консультантов?