За 10 часов, проведенных в Управлении Службы безопасности Украины в г. Киеве, мне, Кириллу Баранову, заместителю главного реактора интернет-газеты«Фразы» никто так и не смог дать стакан простой воды или хотя бы указать, где ее можно найти. Спасибо, хоть туалет показали. Вот только туда, несмотря на обстоятельства, как раз совсем не хотелось.
В здании СБУ очень холодно. Двери кабинета, в котором я пребывал первые два часа, почти все время были открыты и через них в помещение на крыльях освежающего сифона проникал запах туалета. Настолько ощутимый, что можно было разобрать, кто только что сходил по большому, а кто – по жидкому. В коридоре периодически слышался бодрящий мат. Потом меня пересадили из кабинета в коридор. По той причине, что постороннего человека нельзя оставлять в таком священном месте без присмотра. Хотя до этого момента очень даже оставляли, да еще и… с сейфом нараспашку (уж, как тут не вспомнить легендарного Глеба Егоровича).
Процедура пропуска незамысловата. Нужно подойти в бюро пропусков и позвонить по указанному в повестке телефону. В ответ вы, конечно же, услышите длинные гудки. Пять минут, десять. Памятуя про строгий наказ «не опаздывать», я подошел к окошку с усталым старшим прапорщиком, и попросил зафиксировать факт моего прихода в указанное время. Он сразу оживился, спросил фамилию и стал поочередно куда-то звонить. По одному ответили, после чего был выписан пропуск и приказано ждать сотрудника.
С ним мы прошли через турникеты, лифт, совершенно сюрреалистический коридор в стиле гестаповских застенков. Здесь реально можно было бы снимать фильмы в стиле Тарантино и проводить экскурсии. Во всяком случае, скелеты, висящие по стенам, лужи крови и собаки, раздирающие человеческую плоть, здесь смотрелись бы как влитые.
Наконец, мы вышли к цели. И все. Система, словно, зависла. Явиться, посидеть полчаса и уйти ввиду отсутствия к тебе какого-либо внимания, не пройдет – подписать пропуск на выход должен следователь, а его нет и не предвидится. Четыре битых часа я читал газету, дремал, периодически названивал жене, и никому до меня не было дела. Порой я подходил к тому сотруднику, который меня сюда завел, с просьбой перезвонить следователю и выяснить, когда он объявится. Сотрудник исправно звонил и даже предлагал перевыписать повестку на более поздний срок, но на том конце телефона каждый раз просили подождать еще немного.
Я не сомневаюсь, что у следователя Службы безопасности могут быть очень неотложные дела, но зачем, скажите, преследовать меня вечером накануне, не давая выполнить родительские обязанности и пугая маленького ребенка, чтобы в самый последний момент вручить, наконец, повестку с требованием прийти на 10 часов следующего дня и неоднократно рекомендуя «не опаздывать»? И почему, видя, что у тебя появились неотложные дела, на выполнение которых нужен не один час, нельзя перевыписать повестку на более позднее время? Чтобы я мог выйти и хотя бы попить, не говоря уже о том, что иногда людям также необходимо кушать.
Когда пытка ожиданием, наконец, кончилась, я был измотан, слаб и к тому же изрядно замерз. Собственно, в таком состоянии я и приступил к тому, из-за чего пришел. Не опаздывая. Перед тем как начать допрос, следователь, капитан юстиции Ярослав Ревенко доверительно высказался в том смысле, что, мол, вы не бойтесь, мы ж не менты, все будет хорошо. Я даже не буду на вас орать, как это делают некоторые…
Интересно, подумалось, с чего это на меня вообще должны орать?
Я — всего лишь свидетель в деле, обстоятельства которого мне неизвестны. Но почему-то 90% времени я вынужден был отвечать на вопросы о своих друзьях, близких и родственниках.
И почему бы копию протокола допроса не выдавать на руки? Что там, в копии, можно изменить?
Помимо доброго капитана на допросе так же присутствовал старший лейтенант Александр Малтых, который днем ранее, вместе с коллегой, Евгением Высоким, портили вечер моей семье. Он извинился, сказал, что коллега просто перенервничал (!), но, в конечном итоге, все было проведено исключительно в рамках законодательства.
Перед началом допроса на моем мобильном раздался телефонный звонок. По понятным всем (кроме сотрудников СБУ) причинам, родные и близкие беспокоились. После чего меня попросили выключить телефон, не уведомив о том, что я имею право и не делать этого. Там вообще не любят объяснять, на что вы имеете право. Это не входит в их обязанности. Единственное ваше право, четко озвученное и гарантированное – отвечать на вопросы Следователя. Желательно так, как ему это необходимо. В противном случае – дежурная книжечка с Уголовно-процессуальным кодексом, из которой вам любезно выхватывают статьи за дачу ложных показаний и срок «от двух до пяти». Хотя это тоже не входит в их обязанности. Но почему-то в данном случае, не жалея сил своих, вам будут объяснять, что у нас по уголовным делам, где светит срок от «трешки» и выше, предусмотрено содержание под стражей, вплоть до конца следствия.
Потом мне коротко объяснили, что речь идет о некоей высокотехнологической уголовщине. Собственно, непосредственно по делу, насколько я могу судить своим скудным умом, мне было задано не более трех вопросов, на которые получены четкие ответы - «нет». Но у тов. Следователя, дипломированного юриста, было иное видение. Оспаривать его мне запретили старой как мир фразой: «Вопросы здесь задаю я». И мы пошли дальше. Оказалось, что допрашивающих гораздо больше интересовали мои друзья, знакомые и родные. Хотя они раз за разом усиленно пытались доказать мне, что родных-то это как раз и не касается. Что ж, посудите сами: задаются вопросы о том, кто, где и как провел день рождения моей дочери. Как вы считаете, это касается моих родственников? А вопрос о том, кто является хозяином квартиры, в которой проживаю я с семьей – касается непосредственно моей семьи? По логике сотрудников СБУ — никоим образом. Моя логика тут, мягко говоря, не котируется. А теперь найдите связь между этими вопросами? Видите? А она есть…
Трудно посчитать, но, по моей субъективной оценке, процедура непосредственно допроса длилась не более часа-полутора. Гораздо больше было доверительных бесед, издевок над журналистской профессией, многозначительных недомолвок, тонких намеков на толстые обстоятельства, которые никто и не думал заносить в протокол, ибо это же просто в рамках личного общения. К тому же тов. Следователь, за 5 минут приняв очередной ответ, мог надолго уйти в «свои дела», куда-то выйти на неопределенный срок, типа что-то распечатывать… Так, что время на допрос, кажется, уделялось по остаточному принципу.
После очередного ответа тов. Следователь с широченной улыбкой заявляет «Ну, это вообще то, что нам нужно». Тов. Оперуполномоченный подхватывает: «У вас какие-то награды, медали, ордена есть? (дальше следует перечень еще каких-то обстоятельств – авт.)?» - «Нет» - «Ну, значит смягчающих нет». Следователь: «У него малолетняя дочь». Оперуполномоченный: «Ну, у него еще есть жена. Она может смотреть за ребенком». После того как я опять возмутился подобными ненавязчивыми ненамеками — мне совершенно конкретно объяснили, что я все не так понял, вырвал фразу из контекста и вообще перебил глубокую мысль, не дослушав до конца. Конечно, ведь все журналисты такие.
После того же как я сказал, что «мне придется написать, что вы на меня давили», я услышал: «а в чем это выражается?» Я объясняю. «А как вы докажете что это было? Ведь и мы там же можем указать, что вы нам угрожали»… Звучит как бред, но на восьмом часу процесса сил сопротивляться практически не остается.
И вот наступил тот самый конец, в котором, по версии СБУ, я должен был пожалеть о наличии адвоката (мне ведь намекали, что юрист только облегчит мой карман). Мне наконец-то выдали протокол. Углубившись в эти несчастные листки, кое-как оформленные, с многочисленными орфографическими и прочими ошибками, но ради которых я сидел в этом проклятом здании без воды и еды уже десятый час, начал было выдавать свои замечания с требованием в некоторых местах поправить написанное. Как мне объяснили, вносить правки в текст никто не обязан. Они незначительны, сути не меняют, и вообще «я все писал так, как вы сказали, ха-ха». В общем, спасибо, что оставили право внести свои замечания к тексту протокола допроса хотя бы в приписках.
Но это было еще не все. На протоколе следственные действия никто прекращать не собирался. Мне предложили подписать постановление о проведении экспертизы голоса. По какому поводу и зачем, никто, конечно же, объяснять не стал. Опять, значится, государственная тайна. Более того, на мой вопрос: «Я имею право отказаться?», был дан совершенно четкий и конкретный ответ: «Нет!». Хотя, как выяснилось позже, очень даже мог. От подобного введения в заблуждение после многочасовых издевательств меня мог бы спасти адвокат. Но, как мы помним, у СБУ на сей счет совершенно альтернативное мнение. Процедура экспертизы длилась не быстрее, чем все остальное.
В ожидании завершения всех следственных действий мы с тов. Оперуполномоченным весьма занятно пообщались на темы «золотого миллиарда», СПИДа, геополитики, выдающихся менеджерских способностях тов. Сталина. С чем-то я соглашался, с чем-то – нет, о чем-то не знал, о чем-то знал, но не так, но важно другое – оказалось, что с ними тоже можно по-человечески разговаривать. Когда от усталости засыпаешь «на ходу» и надо что-то делать, чтоб этого не произошло. Впрочем, когда темы для разговоров закончились, я все равно несколько раз клюнул носом.
Уже совсем в самом (самом-пресамом) конце мне дали на подпись повестку о вызове на допрос жены. На вопрос: «Может сами отвезете?», — ребята ответили, что все в рамках УПК, а посему «вот это будем еще бензин жечь». Эта фраза на редкость удачно легла в конец нелегкого дня, символизируя отношение наших спецслужб к своим гражданам.
Когда, наконец, я вышел наружу, то казалось, что прошла целая вечность. Из комментария пресс-секретаря СБУ Марины Остапенко узнал, что, на самом деле, было это «всего лишь» в 19:45.
