На Южном Кавказе продолжается активное формирование нового статус-кво. Теперь оно затронуло деятельность международных организаций. С 1 января 2009 года прекращена деятельность миссии наблюдателей Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) в Грузии. 18 февраля истекает срок миссии военных наблюдателей этой организации. Под вопросом деятельность Миссии ООН по наблюдению в Грузии (МООНГ). 9 октября прошлого года Совет Безопасности ООН принял резолюцию № 1839 о продлении работы МООНГ сроком на четыре месяца, то есть до 15 февраля 2009 года. Таким образом, до истечения срока полномочий миссии осталось чуть больше двух недель, а уже сегодня Абхазия (и за ее спиной, естественно, Россия) выступает за изменение ее формата. До последних трансформаций миссия ОБСЕ была сконцентрирована на Южной Осетии, в то время как МООНГ работала в «двух секторах» (Гальский район Абхазии, Зугдидский район Грузии) и зоне «особого контроля» (Кодорское ущелье).
Сегодня лейтмотивом выступлений грузинских политиков и экспертов является отнюдь не оригинальная мысль о «руке Москвы», которая не заинтересована в международном присутствии на «оккупированных территориях». Именно так в соответствии с грузинским законодательством после событий горячего августа называются Абхазия и Южная Осетия, чью независимость признала Россия. Что касается европейцев и представителей международных структур, то их реакция довольно пассивная. Вступать в жесткую конфронтацию с Москвой по поводу миссии ООН или ОБСЕ никто не хочет. Однако же и признать правоту РФ (у которой теперь имидж государства-ревизиониста, восстанавливающего имперское могущество) невозможно. Как следствие — многочисленные заявления о необходимости поиска диалога и компромисса между сторонами и надежды на конечный позитивный итог. Призывы к миру и конструктивному сотрудничеству были снова озвучены на заседании Постоянного совета ОБСЕ в Вене 15 января 2009 года. В этот же день посол Чехии в Москве (в первой половине 2009 года именно эта страна будет председателем в Европейском союзе) Мирослав Костелка заявил, что ЕС поддерживает пребывание миссии ООН в Грузии. По словам чешского дипломата, Прага будет всячески поддерживать, во-первых, переговорный процесс в Женеве, а во-вторых, деятельность МООНГ, которая нацелена на достижение мирного решения конфликта.
Позиция США по данному вопросу пока не озвучена. Говоря словами известного российского дипломата Горчакова, администрация Обамы «сосредотачивается». И вопрос международного присутствия в Грузии не является в этом процессе первостепенным. Однако надо понимать, что Вашингтон, заключивший 9 января нынешнего года хартию о стратегическом партнерстве с Тбилиси, будет заинтересован, во-первых, в интернационализации конфликтного урегулирования, а во-вторых, в недопущении сохранения у РФ статуса эксклюзивного арбитра или регионального полицейского. Другой вопрос, что из этого в реальности получится.
Естественно, у России есть свой интерес в Абхазии и в Южной Осетии. И усиление международного компонента урегулирования устраивает Москву лишь до той поры, пока оно объективно или субъективно способствует легитимации новых реалий на Южном Кавказе. В любом другом случае Россия будет стремиться к ограничению участия так называемых нерегиональных игроков. Отметим также, что Москва уже переболела комплексами по поводу «триумфального шествия» признания двух бывших грузинских автономий. Кремль понял, что его односторонние действия обеспечивают большую свободу рук. Трудно было бы представить себе попытки «Интер РАО ЕЭС» получить контроль над абхазской энергетикой в том случае, если бы Сухум имел сегодня 9—10 признаний (даже со стороны второстепенных государств). Однако стремление Москвы играть в спорных регионах эксклюзивную роль не отменяет другого факта. Миссии ООН и ОБСЕ сегодня не являются адекватными новой реальности. Их мандаты принимались в 90-е, когда эксклюзивная роль РФ на постсоветском пространстве признавалась всеми, включая и могущественные США, не говоря о Европе или международных организациях.
9 мая 1994 года тогдашний генеральный секретарь ООН Бутрас Гали представил в Совет Безопасности отчет, в котором заявил, что на территории Грузии отсутствуют условия для ввода на ее территорию де-юре войск ООН. По его мнению, задача поддержания мира могла быть решена российскими войсками (возможно, впоследствии под флагом ООН или в составе ее контингента). В резолюции № 937 ООН от 21 июля 1994 года была подчеркнута «ключевая важность прогресса на переговорах под эгидой ООН и при помощи России как посредника». Сама по себе миссия ООН в правовом отношении базировалась на Московских соглашениях 1994 года о прекращении огня и разделении сторон. Что касается миссии ОБСЕ, то в ее мандат в марте 1994 года были включены такие пункты, как мониторинг, относящийся к «совместным миротворческим силам (включая и грузинские миротворческие силы. — С.М.)». Мандат также предполагал создание «форм контакта между военными командирами сил в контексте переговоров со стороны ОБСЕ», «сбор информации о военной ситуации, проведение расследований по нарушениям режима прекращения огня», «привлечение внимания местных командиров к возможным политическим последствиям возможных военных акций». Время показало, что в ходе интенсивной разморозки конфликта в 2004—2008 годах именно эта часть мандата миссии ОБСЕ (расширенная в 1994 году) оказалась не слишком удовлетворительной. Миссионеры фиксировали факты нарушения, но должной интерпретации им не давали. Нередко была и односторонность в интерпретациях таких нарушений.
Нынешние дипломатические споры вокруг наблюдательной миссии ОБСЕ и миссии ООН вызваны серьезными изменениями геополитического ландшафта всего Южного Кавказа. Нельзя не увидеть, что пункты мандата миссии ОБСЕ и Миссии ООН в Грузии политически устарели. Особенно в тех пунктах, где речь идет об СКК, режиме прекращения огня, взаимодействии с «местными военными» и «миротворцами» или о «посредничестве» Москвы между грузинской и абхазской стороной.
Все эти пункты были из другой жизни. Из той, где были замороженные конфликты, действовали Дагомысские соглашения 1992 года по Южной Осетии (благодаря которым и был сформирован формат СКК и многосторонняя миротворческая операция) и Московские соглашения 1994 года по Абхазии. После пятидневной войны все эти реалии остались в прошлом. И признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии в этом даже не самое главное. Сегодня европейские и американские дипломаты выражают недовольство позицией Москвы, которая фактически заблокировала пролонгацию наблюдательной миссии ОБСЕ и требует изменения формата миссии ООН.
Но эти две миссии были возможны только в старых рамках, в той жизни, где дух Дагомыса и Москвы не был просто пустой формальностью. Многие авторитеты из международных структур (особенно из ОБСЕ) четыре года с упорством, достойным лучшего применения, твердили, что статус-кво мешает разрешению конфликта, а «замороженное состояние» вредит прогрессу. Теперь нет «замороженного состояния», но именно это состояние придавало миссионерам какой-то смысл. Сегодня Южная Осетия и Абхазия — это не просто стороны конфликта. Это уже не непризнанные республики, а частично признанные государства. А потому миссии ОБСЕ и ООН в Грузии уже не могут в таком же формате находиться в Южной Осетии и Абхазии хотя бы потому, что их мандат уже не вписывается в новые реалии. Это вовсе не означает, что таких миссий там вообще не должно быть. Но они должны называться по-другому, а их мандат должен быть существенным образом скорректирован, приведен в соответствие с реалиями не 1992—1994 годов, а годов 2008—2009.
На интернет-сайте Миссии ООН в Грузии эта проблема косвенно признается: «Контекст, в котором МООНГ действовала в течение 14 лет, значительно изменился». В этой связи не праздным является вопрос, насколько должна измениться сама миссия. Ведь не может же она продолжать свою деятельность в неизменном виде при радикально изменившемся контексте! Впрочем, международным организациям и отдельным государствам не впервой жить и работать в параллельных мирах. Для США и ЕС (а также ОБСЕ за исключением РФ) существует «единая Грузия», а для России «единая Сербия» также продолжает наличествовать, хотя политические реалии не соответствуют подобной «политической географии».
