Фильм «Д’Артаньян и три мушкетера» смотрели все. Во-первых, в 1978 году смотрели вообще всё, что показывают по телевизору. Во-вторых, фильмы не о партсобраниях, а, наоборот, музыкальные, костюмированные, по классике смотрели с удвоенным интересом.
В-третьих, это действительно было попадание, как спустя 30 лет скажет Вениамин Смехов, сыгравший Атоса: «Д’Артаньяна Дюма писал с Миши, это вопрос метафизический».
Что заставляет режиссеров дважды, трижды и даже четырежды входить в одну и ту же реку, снимая продолжение за продолжением? Деньги или высокая идея?
30 лет спустя
«Д’Артаньян и три мушкетера», «Ирония судьбы» — фильмы культовые, сиквелы их подаются как подвиг, как национальная идея. Хотя их нельзя сравнивать.
«Ирония судьбы — 2» стала самым кассовым фильмом 2008 года, «Возвращение мушкетеров» — дай бог если окупится. «Иронию судьбы — 2» снял другой режиссер, главные роли сыграли другие актеры. «Мушкетеры» будто и не выходили из павильона — та же команда в полном составе, включая композитора.
Конечно, беседуя с режиссером Георгием Юнгвальд-Хилькевичем перед премьерой в кинотеатре «Октябрь», я спросила и о деньгах, и о сиквеле.
«Какие деньги? — искренне удивился Хилькевич, отмахнувшись рукой. — Боярский узнал, сколько он получает, только когда в конце фильма в кассу пришел! Он даже не спросил, какая у него будет ставка. Как и все нормальные люди, мы сомневались. Старики очень боялись, что произойдет как с «Иронией-2». Они считают, что «Ирония» не стала хитом, заодно убив первый фильм. Потому что надежды и любви там не было».
То, что актеры-старики (как они сами себя называют) сомневаются до сих пор, было видно на презентации фильма. В усталом взгляде Смирнитского (Портос), не проронившего ни слова. В неожиданно резком выступлении Смехова (Атос) на замечание журналистки о странных песенных рифмах и победе над «Комеди Клабом» — пародией на комедию.
Вскочив, он воскликнул: «Почему вы скрываетесь, почему мы не видим тех, кто спрашивает?» А его «включите свет!» напомнило Клавдия, прервавшего гамлетовскую мышеловку: «Огня! Посветите мне!» После чего замолчал, развернув табличку со своим именем белой стороной на камеры.
Неуверенность сквозила даже в пламенной речи Боярского (д’Артаньян): «Мушкетеров» будут смотреть, потому что это неумирающий роман. Люди хотят верить, что великая фантазия Дюма жива. Мушкетеры — библия для мужчин. Национальная идея — быть настоящим мужчиной, с честью, совестью и достоинством».
Сомнения проступали и в фильме о фильме, который вместо самой картины показали журналистам, предварив семиминутной нарезкой.
Фильм о фильме — всегда удар ниже пояса. Когда показывают весь процесс от беременности до родов, становишься невольным соучастником, зная, как тяжело и красиво всё происходило. Такой ход тоже выказывает сомнение.
Когда зарабатывают деньги, так не сомневаются.
Это совершенно точно.
Остается великая идея? Какая?
Единомышленники
Кроме классической четверки старых и проверенных мушкетеров, в фильме за честь дерется четверка молодых и красивых. Первое, что приходит в голову, да и не отрицается режиссером, — проблема под названием «отцы и дети». Или не проблема, а взаимодействие, взаимозависимость.
«Глупый человек выдумал проблему отцов и детей, — говорит Хилькевич. — Не может быть войны между сердцем и желудком. Дети — органическое продолжение родителей.
Беда в другом. Жили-были два идиота, попали в койку, у них родился ребенок, и они автоматически стали педагогами. Вот в чем трагедия. Не проблема отцов и детей, а проблема умных и глупых.
Дети не могу существовать без родителей, как и родители без детей. Об этом картина. Умерший д’Артаньян на том свете обращается к Господу с просьбой вернуть их на землю, чтобы помочь детям. Для себя он не стал бы просить».
А на вопрос о том, что же все-таки побудило снять не экранизацию, как предыдущие три фильма, а именно фантазию, не раздумывая отвечает: «Толчок дал Боярский — он хотел умереть сам и убить всех остальных, потому что в этом катарсис и бессмертие.
Я тогда отказался, Миша обиделся, но идею не оставил. Обращался к разным сценаристам. Но, видимо, у меня негласная монополия на мушкетеров — ни у кого не вышло».
Его слова всё расставляют по местам — он создатель, мушкетеры его дети, пусть уже старые, а некоторые еще и пьющие. Он не может их убить, скорее умрет сам.
И два предыдущих продолжения 1992 и 1993 годов тем более не ради денег и славы, а ради жизни. И новая фантазия тоже ради жизни. Он дал себе право дописать Дюма, ведь это и его герои, его дети.
Боярский — актер, д’Артаньян — его звездный час, его Гамлет, его счастье и несчастье одновременно, потому что крест на всю жизнь. Он готов и стремится умереть, чтобы поставить точку, вознестись и вместе с тем освободиться.
Молодой и крепкий Хилькевич не может принять такой точки зрения. Должны пройти годы, 30 лет, нужно прожить жизнь, чтобы найти компромисс, чтобы самому захотелось поставить точку.
«Я еще тогда сказал Боярскому, что если придумаю, как совместить его желание смерти с моим, что они не умрут никогда, мы снимем этот фильм. Иначе — никогда, — Хилькевич говорит порывисто, видно, что он и сейчас выступает против смерти персонажей. — Пять лет назад стал пробовать писать сценарий. Но всё сложилось после того, когда понял, как соединить жизнь и смерть, — дети. Да, мушкетеры в начале фильма все умирают — страшной, неестественной смертью. Но возвращаются ради детей. Возвращаются с теми же силами и задором, как и 30 лет назад. Вот только тело изменить нельзя, но они снова молоды, через смерть молоды».
Я смотрю на Хилькевича, на то, как загораются его глаза, и понимаю, что он снял не про детей и отцов, он снял про старость и смерть. Он не пошел на компромисс, уступив и убив героев. Наоборот — он отрицает смерть, отрицает старость. Свою, личную. Аккуратно спрашиваю его о старости.
Если бы молодость знала
«Старости нет! Старость — это лень мозга! — почти выдает себя Хилькевич. — Вы знаете, ведь всё повторилось. До смешного. До дней. До момента съемок. Повторилось и у стариков, и у молодых. Время не движется. На этом фильме я потерял веру, что всё меняется».
Это очень откровенно для 73-летнего человека. Мне становится неловко от такой правды, мне до нее еще лет сорок жить. Сбиваю себя и его вопросом о том, как снимался фильм, есть ли разница между 1978 и 2008 годом.
«На первом фильме был океан советского идиотизма, — подхватывает Хилькевич любимую тему. — Мы покупали реквизит, он стоит сто рублей, а наличными можно только пять. Нужно было изворачиваться, выдумывать не существующий, чтобы собрать сумму. И всё это словами не пересказать. Сейчас всё проще, лучше. К тому же мы снимали самой плохой в мире камерой — «Конвас-автомат». Она давала все виды брака. Снимали по 12 дублей в надежде, что хоть один не будет бракованный. Бюджет был 140 тыс. рублей, 20 дней на серию. А я сейчас три месяца один фильм снимал».
Для меня это новое, ведь есть миф, как в советское время можно было снимать и ставить хоть год. Спрашиваю его об этом.
«В советское время были генералы от кино, — объясняет Хилькевич. — Они делали что хотели, снимали долго, получали государственные деньги. Остальные были в жутком положении. Особенно на Одесской студии — сжатые сроки, мало денег. Вообще всё плохо было. Вонючие плинтусы — запах мочи ел глаза. А сейчас заходишь на Одесскую студию — приятно смотреть, дышать, в туалетах можно делать хирургические операции — так стало чисто. Всё изменилось к лучшему.
Трудней стало, да. Но если вы имеете дарование и есть возможность работать, у вас не отнялись руки и ноги... Хотя даже это — сейчас изобрели мышку для абсолютно неподвижных людей. Они языком крутят мышку и могут печать любой текст. Возможности любые, только надо из кожи лезть. Не привыкли? А я привык. Поэтому вижу, что стало лучше. Меня никто не душит, не вырезает песню Высоцкого из фильма «Туфли с золотыми пряжками» только за то, что там есть слово «кофе». В стране нет кофе, народ будет раздражать. Страна Лимония и театр абсурда».
Вспоминаю, что бюджет фильма 5 млн долларов и еще 4 млн на рекламу. Немалые деньги, которые нужно суметь раздобыть и желательно окупить. Спрашиваю про продюсера, про прокат.
«Я не искал инвестора, — нехотя отвечает Хилькевич, ему неинтересно снова про деньги. — Писал сценарий для себя и был уверен, что фильм не увидит свет. Появлялись люди с деньгами, что-то предлагали, но было видно, что они хотят заработать на мушкетерах, им фильм неинтересен. А ведь самое главное в этой истории — любовь. Мне жена говорила: «Ты сам не ищешь, сам не двигаешься, под лежачий камень...» А я отвечал: «Если Господь не захочет, фильма не будет».
Продюсер
Олег Чамин появился сам. Для него это был вопрос счастья, а не заработка. Он удивительный человек, новый Мамонтов. «Ведь я снял три фильма, — объясняет он. — То, что будет в кинотеатрах, — час пятьдесят, больше прокатчики отказываются брать. Режиссерская версия — два часа двадцать минут…»
Олег обещает ее каким-то образом показать. И телевизионная четырехсерийная версия, совсем другая, снятая почти параллельно. Она будет через два года.
«К прокату не имею никакого отношения и с ужасом смотрю на мышиную возню, — выражение лица Хилькевича резко меняется. — Какие-то жуткие интриги. Фильм будет идти в «Каро», прокатывает «Централ Партнершип». Ведь понятно, что многие захотят посмотреть на новых мушкетеров. «Каро» как бы в обиде. На «Октябре» не висит реклама. Еще какие-то истории. Это отвратительно, вызывает гнев и блевотину. Не хотелось, чтобы с этим фильмом происходило то, что сейчас происходит».
Спрашиваю про его другую, основную профессию — он ведь художник.
Что дает художник режиссеру и наоборот?
«Все режиссеры гении, а я не знаю, как вести себя с гениями. Профессия художника дает твердое понимание, что ты не гений, — откровенно признается Хилькевич. — Смотришь на Веласкеса, да Винчи, Пикассо и сразу понимаешь — ты не гений. Отсюда критичность к своей работе. В профессии режиссера такого почти нет. «Я так вижу» — универсальный ответ. Ему говорят: «Ты говно снял», а он: «Нет, это шедевр. Вы не так поняли». А художник сразу видит, что есть над чем поработать.
Когда я первый раз посмотрел готовый фильм, три дня летал на крыльях от счастья. Чаще всего мои фильмы оказываются хуже, чем задумываю. «Возвращение мушкетеров» оказался лучше, чем я о нем думал. Это хороший законченный фильм. Он получился больше чем просто вхождение в молодость».
Я вижу, что Хилькевич устал. Ему еще надо дать сто пятьдесят интервью в ближайшие дни. Надо пережить премьеру, первые реакции зрителей и критиков.
Но задаю вопрос, на который заранее знаю ответ, но чувствую, что ему хочется это рассказать, произнести вслух, потому что это самое главное — что происходило в последний съемочный день.
«Последний день был во Львове. Весь съемочный период нас окружала любовь, — на глазах у Хилькевича блестят слезы. — Пришли все те, кто снимался в массовке в 1978 году. Никакой разницы в странах, не было Украины и России, были люди. Последний съемочный день окончился всеобщим ревом. Мушкетеры, молодые артисты, зрители — все плакали. Это было большое человеческое единение и счастье».
«Возвращение мушкетеров» не сиквел. Приключенческая книга для подростков стала основой для жизни группы людей. Они дрались, дружили, любили, а потом старели вместе с ней. Всё же фильм не об отцах и детях, не о старости и смерти, а всего лишь о жизни. Конкретной и публичной.
Какое это имеет отношение к киноискусству и по каким меркам судить фильм — другой вопрос.
