В переходе с «Театральной» на «Охотный Ряд» стояла молодая женщина с прекрасными огромными глазами, гладко зачесанными назад сальными волосами и испитым в старинном смысле (то есть бледным от подземного стояния) лицом. У нее на руках был грудной младенец. Месяцев шесть. Несомненно живой, хоть и очень спокойный. К его пеленке была пришпилена надпись: «Люди добрые! Помогите выжить!» Кажется, что-то было приписано насчет Христа. Помогите выжить Христа ради.
Так она стояла года четыре. Или шесть. Младенец все эти годы оставался грудным. Я давно не езжу тем маршрутом. Но думаю, она всё еще там стоит и младенец всё такой же грудной. Какой опыт у этой женщины? Или у ее подруги у соседней колонны, года четыре или шесть стоявшей, выпятив свой постоянно семимесячной живот, с такой же надписью в руках?
А какой опыт у человека, меняющего ночлеги каждый день, но не потому, что он бездомный нищий бродяга, а потому, что настолько богат, что искренне боится убийц — вот сейчас они влезут в окно со своими маленькими толстоствольными заглушенными винтовками... птю-ю-ю, птю-ю-ю... и меня будет нет, и поэтому я лучше посплю в самолете. Самолет с джакузи, что особенно смешно.
Еще смешнее, если им предложить поделиться опытом. Поговорить о наболевшем.
Хотя формирование народа (он же нация) именно в этом и состоит. В общенародном диалоге. Как выразился Розанов применительно к России, в общерусском разговоре.
Но оставим профессиональную нищенку и богача-параноика. Редкие случаи. Казусы на хвостах распределения. Однако и в середине населения, где тесно толпятся похожие, в общем-то, люди — зарабатывающие свою зарплату и чистовато одетые, — диалога пока не получается.
Я нарочно сказал «население». Народ, он же нация, — это политический организм. Он как раз формируется в ходе общего диалога. А вести такой диалог тоже с бухты-барахты не получится. Принадлежность к народу не даруется по факту рождения. Точно так же принадлежность к партии (да хоть к КПСС) не даровалась по факту того, что у тебя папа и мама коммунисты, а дедушка даже старый большевик. Нет, мой хороший, сначала побудь октябренком, потом дай пионерскую клятву, вступи в комсомол, а там и к партии подойдешь, товарищи рассмотрят заявление и примут кандидатом.
Чтобы вести общий диалог, сограждане должны овладеть общим языком, языком народа. Не в лингвистическом смысле, разумеется. Надо знать язык ценностей. Язык правил, моральных норм и запретов. Хорошо, когда этому языку могут научить в семье и школе. То есть когда такой язык есть, когда его знают, осознают, признают и уважают. Тогда проблема «вступления в народ», проблема превращения молодого РФ-попрыгунчика в гражданина, в русского человека во всей культурно-социальной и политической полноте этого понятия (думаю, ясно, что слово «русский» я употребляю вовсе не в этническом смысле) — тогда эта проблема становится личной проблемой указанного индивида. Aut disce, aut discede, как говорили в римских школах, что в переводе значит «учись или проваливай».
Беда, когда проблема становится общей. Беда, когда трудности с общим языком. В своей недавней колонке Игорь Манцов написал про иранские фильмы: иранский интеллектуал приезжает в иранскую деревню и общается со своими неграмотными согражданами на равных, и это поразительно.
Ничего особо поразительного. Еще бы ему с ними не общаться на равных (разумеется, равенство состоит во взаимном уважении, а не в том, что интеллектуал советует крестьянину насчет корма для коровы, а крестьянин интеллектуалу — насчет Рене Генона). У них в Иране есть общий язык для такого общения. Не язык фарси, разумеется. Религия, вера, ислам — вот этот язык. Рабы Божьи говорят друг с другом в рамках тех ценностей, норм и запретов, которые дал людям пророк Мухаммед. Ислам — это Коран, шариат (право) и адаты (нормы поведения в повседневной жизни), — и будьте уверены, иранский крестьянин имеет обо всем этом твердое понятие. Он, конечно, не знает тонкостей полемики разных шариатских школ. Но он знает, как надо жить по заветам Пророка, чтоб было угодно Богу. Интеллектуал знает то же самое. Пять столпов ислама — свидетельство о Боге и Пророке, молитва, пост, благотворительность и паломничество — вещи несомненные и неукоснительные для обоих.
Все ли люди в России, называющие себя православными, знают, в чем состоят столпы христианства вообще и православного христианства в частности? Я опять же не о богословских тонкостях касательно исхождения Святого Духа и отношений с римской кафедрой. Я о христианской морали. О «возлюби ближнего своего, как самого себя», «не суди», «поступай с другим так же, как хотел бы, чтобы он поступил с тобою». О милосердии, нестяжании, скромности. Я уж не говорю — живут по законам Христа, это идеал, это высокий критерий. Я говорю — хотя бы знают. Например, что гордость возглавляет список смертных грехов. Что для христианина нет ни эллина, ни иудея, ни скифа, ни варвара. Риторические вопрошания, увы. Не знают и знать не желают. Узнать — не хотят.
Более того. Иранский крестьянин уважает интеллектуала. И не просто как брата в Боге, как единоверца и согражданина, но именно как ученого человека. Вся исламская культура крепко замешана на уважении к грамотеям, к учителям, муллам, богословам, правоведам: там это народное. Уважать — не значит расшаркиваться. Уважать — говорить на равных (со стороны крестьянина в направлении интеллектуала и обратно) — значит не подвергать неуважительному сомнению ни интеллектуальный, ни физический труд.
У нас в России так пока не получается. Неграмотность возводится в некий принцип: «шибко грамотный» — это обидные слова. «Очки надел», в общем.
Странное заблуждение — якобы простому народу это всё не нужно, якобы простой народ изначально обладает некоей корневой мудростью, неким высшим знанием, по сравнению с которым все интеллектуальные изыски городских умников — пшик.
Этот тезис с начала и до конца является выдумкой городских умников, причем выдумкой заемной (в свете христианского тезиса о скифе и варваре это по существу не важно, однако любопытно). Однако данный ненашенский интеллектуальный изыск с буйством сорняка прижился и расцвел на родной почве, и простонародной, и интеллигентской. Темным людям так проще жить, веселей и беззаботней. Что же касается интеллектуалов — очевидно, здесь какие-то дремучие комплексы. «Все эти знатные баре в большинстве своем мазохисты» — слегка перефразируем мысль Йозефа Швейка.
Если русская интеллигенция в чем и виновата перед Россией, так именно в этом. В распространении странной фантазии о «вине интеллигенции перед народом» (упрямо оговорюсь, что тут была подмена понятий — не перед народом, а именно перед непросвещенной массой, которую бесчинно назвали народом). Вина, конечно, существенная. Но она многократно перевешивается виной неграмотной массы перед интеллигенцией. Люди, которые сами учились в школе и в школу отдают своих детей, которые лечатся у врачей, получают расчет зарплаты у бухгалтеров, а также ездят в метро и на лифте, говорят по телефону, сидят на унитазе, пьют чистую воду, то есть напропалую пользуются достижениями интеллигенции, в том числе и достижениями философскими, овеществленными в виде социальных гарантий, — эти люди верят, что они-то и есть соль земли, производители благ, а образованцы «очки надели».
Неграмотному человеку надо сочувствовать и помогать ему, если он лишен доступа к знанию. Если самодержавие или нищета не пускают его в школу, не дают ему книжку. Сейчас все-таки другие времена. С легкой руки российских интеллигентов и социальных философов-практиков знание доступно всем. Учись не хочу. Осваивайся в родной культуре. Не хотят. Не желают. Чему тут сочувствовать?
Народ сжимается, упрощается, перестает быть народом, превращается в безграмотное население. Ну в крайнем случае в темное простонародье. Которому до народа еще расти и расти, которому еще предстоит — если будет охота и хватит сил — вхождение в народ. А это труд. Прежде всего труд головной, учебный. Но людям некогда. Ну совершенно ни минуты свободного времени книжку почитать или хотя бы уроки выучить. Потому что по два-три часа в день люди сидят у телевизора. Как бы еще один рабочий день в неделю. Или даже два. Устанешь тут.
Так и живет безграмотное население, подобно никогда не взрослеющему ребенку на руках у нищенки; и страна становится как никогда не созревающее, никогда не рожающее фальшивое пузо.
