8.02. Зима. Темно. Пригородная станция курского направления Московской железной дороги, с особым цинизмом составляющей расписание в часы пик. Величественное зрелище штурма электропоезда. О том, чтобы участвовать в нем добровольно, нет и речи. Но выбора тоже нет. Разве что уволиться со всех работ. Примерно треть пассажиров пользуется месячным абонементом. В кассу выстраиваются те, кто либо редко ездит, либо испытывает какие-то внутренние сложности, принципиальничает, словом, кривляется. В общей сложности платит за проезд не больше половины, а то и меньше. Изредка по вагонам проносится шелест: «Контролеры!» Скромные потребности этих людей можно удовлетворить, выложив им 50 рублей. Взамен выдается квитанция, позволяющая по прибытии выйти в город. Тем не менее заметная часть пассажиров движется по вагонам, опережая контролеров, чтобы затем на какой-нибудь станции выскочить из первого вагона и обогнуть ревизорскую компанию. Мимо поезда проносится табун мужчин в дубленках и женщин в шубах. Сверкают гарнитуры в ушах, смартфоны на грудях и драгоценности в разных местах.
В 8.30 распаренная масса вываливается из докрасна натопленной электрички и разбивается о выходные турникеты. Начинается русская забава — прыжки, ползки, ухваты, прижимы. Для самых слабых и компромиссных граждан построена так называемая касса на выход. В ней берется такой специальный билет, который тоже называется «на выход». По умолчанию его стоимость составляет стоимость проезда от ближайшей станции. При этом пассажир мог ехать — как правило, так оно и есть — часа полтора. Это радикальная, невиданная экономия. К ней все привыкли. Но большинство всё равно лезет бесплатно, презрев страх перед внушительной охраной, которая иногда появляется по ту сторону турникета. Дело в том, что охранники, повесив униформу на крючок, ведут себя точно так же и к проявлениям специфической заячьей доблести относятся снисходительно. Даже похохатывают, пихая друг друга локтями и тыча пальцем в какого-нибудь особенно лихого прыгуна. У охраны может быть, конечно, плохое настроение. Например, после вчерашнего. Тогда какой-нибудь произвольно выбранный гражданин РФ хватается под локоть и подвергается риторическому воздействию. Но это чисто символическая мера, потому как в следующее мгновение гражданин уже отпущен и удовлетворенно матерится на бегу.
Дальше — метро. Там, как правило, озверевшие контролерши, чей вид действует на робких детей и женщин пенсионного возраста. Еще там есть милиция. Надо сказать, она также насквозь символична, поскольку зайцы ее совершенно не интересуют. Как, кстати, не интересуют дорожного инспектора пешеходы, переходящие улицу в неположенном месте. У всех этих служащих есть более насущные стратегические интересы. В метро милицию, как везде, интересуют деньги, незаконным путем получаемые от граждан, чьи параметры, по мнению милиции, не соответствуют образу нормального, человеческого гражданина РФ с хотя бы временной легальной регистрацией. Штрафы за безбилетный проезд в метро милиция не взимает. Зайцы это знают. Довольны все. Даже контролерши скоро будут окончательно довольны, если будут так надрываться и призывать нарушителей к порядку. Они просто вымрут. На их место придут люди, уверенные, что существующее положение вещей идет от века, бороться с ним бессмысленно и нервничать не стоит.
Нервничать вообще не стоит. Оплата проезда или отказ от нее — дело добровольное, если не общественное. Это продолжение личной гигиены независимо от того, кто в итоге является бенефициаром в этой сделке. Русский же человек склонен персонифицировать получателя своих глубоко личных средств. Основной мотив, которым руководствуются убежденные зайцы, — это месть государству, которое наживается за их счет в другом месте. Скажем, в том, что касается оплаты жилья. Эта распределительная экономия поразительна уже тем, что ей не откажешь в определенной рациональности. Мой близкий приятель, выпускник МГУ, не доучившийся в аспирантуре и долгое время работавший редактором весьма престижного гуманитарного журнала, долго не мог понять, что я ищу на стоянке в городе Тарту (это соседнее государство Эстония), куда мы приехали во взятой напрокат машине. Выяснилось, что предмет поисков — платежный автомат, который выдает чек на право пользоваться стоянкой в течение оплаченного времени. Приятель сначала смеялся, а потом нахмурился. Реакция ясна. Сначала возникает ощущение, что перед тобой идиот, потом оно сменяется подозрением, что идиот утверждает над тобой свое превосходство. Действительно, вероятность проверки крайне мала. Более того, всегда можно отбояриться. Если кто-либо игнорирует эту, условно говоря, бытовую рациональность, он что-то хочет этим сказать. Более того, он становится на сторону государства, которое в русском ментальном космосе выполняет противоречивую функцию — без него нельзя, так как это узда, но и с ним нельзя, потому как неволя, обязанность. Занимать сторону мифического государства можно лишь в случае внешней угрозы (Эстония, Грузия, Америка, «понаехали тут» и т.д.), в то время как на внутреннем рынке в цене практики пассивного уклонения. Своего рода недеяние.
Русский человек считает, что выйти сухим из воды, отвертеться от ответственности, то есть опять-таки не платить по выставленному счету, — это моральный долг. Иначе бы в самом конце декабря петербургские зайцы не устроили организованную акцию протеста против повышения цен на билеты, ворвавшись в заячьих масках на станцию метро «Спортивная» и в массовом порядке преодолев турникеты. Сближение чистого бытового хамства с практиками осознанного сопротивления — это грозный перевертыш здравого смысла. Если спросить любого из участников акции, что стоит за их действиями, кроме чистого развлечения от флешмоба как такового, в ответ прозвучит стандартная возмущенная тирада о повышении цен, о лживости социальной политики, о неразвитой в нашей стране способности отстаивать свои права. Совсем как в Берлине, Париже или Хельсинки, где зайцы из местного населения — на словах чисто идейные борцы, а все остальные — это представители третьего мира, у которых свой билль о правах. Возможно, мы тем самым и обретаем гражданское самосознание. Но что-то мне подсказывает, что это не очень продуктивный путь. Точнее, спекулятивный.
Если коротко, то песня «А нам все равно…» — это и есть наша цивилизация. Особый путь.
