Группа «Любэ» отмечала 20-летие, как полагается, концертами. Как полагается, в Кремле. Как полагается, когда запели «Давай за них, давай за нас», на видеоэкране пошли кадры пересекающих Красную площадь под мокрым снегом Путина и Медведева.

О том, насколько благорасположена власть, в том числе самая высокая, к творчеству «Любэ», нет нужды лишний раз говорить. О популярности песен группы среди военных, спецназовцев, представителей, что называется, мужских профессий — тоже. Но я могу вспомнить случай, расширяющий расхожие представления о «целевой аудитории» ансамбля.

Позапрошлым летом во время работы на конкурсе «Новая волна» я ехал из Юрмалы в Ригу, меня подвозил латышский коллега-журналист, едва вышедший из подросткового возраста, выросший, соответственно, уже в независимой Латвии и, что меня в таких случаях всегда радует, по-русски говоривший с трудом.
Тем не менее поскольку профессиональная необходимость забросила его с заданием сделать материал о мероприятии, связанном с русскоязычным шоу-бизнесом, постольку он в дороге обратился ко мне за консультацией.
— Мне нужна была именно Вайкуле, — сказал Андрис, — мы ее редко видим, у нас ее не любят.
— Если не любят — зачем интервью делать? Попробовал бы лучше с Орбакайте поговорить!
Андрис напрягся:
— Орбакайте... Она из Литвы?
Я решил, что он издевается, но на всякий случай поддержал «игру».
— Ну конечно, откуда еще может быть дочка Пугачевой.
— Что, правда дочка Пугачевой?!
Помимо Орбакайте, Андрис, как оказалось, никогда не слышал о Лолите и Валерии. Я скорее развеселился, чем расстроился (хотя за артисток, конечно, обидно — я их люблю). Но тут вдруг Андрис продолжил:
— О, есть одна российская группа, которая мне очень нравится!
Я напрягся в ожидании. Но Андрис никак не мог то ли вспомнить, то ли выговорить названия. Я предложил ему напеть какую-нибудь песню. Андрис долго подбирал слова, а потом затянул со своим немыслимым латышским акцентом, путая слова:
— Ты неси меня, река-а-а-а-а... За крутые берега-а-а-а...
— Ты слушаешь «Любэ»?!
— Да! Только у меня всего один альбом. Я, когда был в Минске, хотел найти другие — не смог. В Москве не бывал никогда — но еще побываю, я же молодой!

Не берусь судить, насколько этот эпизод следует считать типичным. Но я могу понять, почему патриотизм в варианте песен «Любэ» устраивает всех — от Путина до латышского подростка, в то время как если многоуважаемый Иосиф Давыдович Кобзон, дай Бог ему здоровья, затягивает «Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь» или Олег Газманов возглашает «Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет!», не говоря уже про опусы типа «Слава России» Андрея Ковалева, — не всякий готовый патриот оценит.

А тут всего-навсего-то — родина в песнях «Любэ» представлена как понятие локальное, интимное и персонифицированное, причем отнюдь не в личности президента или премьер-министра и не в армейской мощи, а совсем наоборот: дворовые друзья, трамвай пятерочка, станция «Таганская» — не Россия даже, но Рассея, как назывался предыдущий альбом ансамбля.

Название юбилейной программы и нового альбома «Свои» только на первый взгляд подразумевает, что речь пойдет о «своих» в противопоставлении их «чужим», врагам и завистникам, измышленным и реальным. И здесь под «своими» вновь понимается совсем другое:

От судьбы получая затрещины,
Вот он я, сам не свой, на своем стою:
Я ищу в этом городе женщину.
Ту единственную. Свою.

Патриотизм с человеческим лицом

Примеры можно вспомнить и другие. Мой любимый — «Самоволочка», где поется «те за Сталина, за Ленина (как вариант, используемый Николаем Расторгуевым в концертах, — «за Ельцина, за Путина») — я за всех российских баб», и стоит еще попутно обратить внимание, что сама по себе самоволочка — поступок, не слишком одобряемый официально, а, скорее, наоборот, на своем уровне нонконформистский.

Конечно, налицо культ мужественности и мужества, культ героизма в том числе, а иногда и прежде всего воинского, и война у «Любэ» — «дурная тетка, стерва», и солдат не столько побеждает и завоевывает, сколько вынужденно выживает, и героизм в связи со всем этим соответствующий. «Я для тебя герой, а для других — как все» — строка из песни «Москвички».

В масштабе концепций «святой Руси» и «великой державы», казалось бы, мелковато как-то. А вот поди ж ты, работает куда лучше всего остального, и не греша против законов искусства, которые, между прочим, тоже не для одних космополитов писаны.

В этой системе ценностей, говоря по совести, есть место и для официоза. Но иерархия выстроена универсальная, с учетом того, что характер официоза имеет обыкновение с годами меняться, как фигуры вождей и даже политические системы. В основе же — понятия непреходящие.

Полагаю, долголетие проекта связано не только с композиторским талантом, продюсерской хваткой и харизмой солиста, но и с этой правильно выстроенной иерархией. Которая коротко и емко сформулирована в одной частушечной песенке «Любэ», прозвучавшей еще в начале 90-х на «Рождественских встречах Аллы Пугачевой» и с тех пор практически забытой, так что нелишним будет ради праздничка о ней напомнить:

Ветер в харю, а я шпарю,
Что мне грусть твоя, печаль!
Видел мельком Пугачеву,
Горбачева не встречал.

И, кстати говоря, ни на одном другом кремлевском концерте охрана на Кутафьей башне не ведет себя столь лояльно и не пропускает очередь через металлоискатели с такой скоростью, как на выступлениях «Любэ». Видимо, взаимное доверие власти и народа в этом случае повышается автоматически.